и радиоактивного заражения. Керанс догадывался, что зрение лейтенант потерял примерно месяц назад, а затем чисто инстинктивно полз на более возвышенную землю, что поддерживала развалины храма. Отсюда он мог лучше воспринимать солнце — единственную сущность, сильную настолько, чтобы еще вбивать свой образ в его почти утраченную сетчатку.
На вторые сутки Хардмен принялся жадно есть, словно готовясь к очередному прорыву сквозь джунгли; к концу третьих суток он поглотил несколько связок гигантских ягод. Казалось, силы стремительно возвращаются в его громадный оборванный остов, и в течение дня лейтенанту удавалось держаться на ногах, опираясь на плиты прохода, пока солнце тонуло за лесистыми холмами. В том, узнавал он теперь Керанса или нет, последний не был уверен, однако монологи приказов и инструкций прекратились.
Керанс не сильно удивился, когда, проснувшись на следующее утро, обнаружил, что Хардмен ушел. Поднявшись в жидком рассветном свете, Керанс прохромал по лощине к опушке леса, где небольшой ручей раздваивался на своем пути к далекой реке. Там он поднял взгляд на темные сучья древовидных папоротников, покачивающиеся в темноте. Слабым голосом он позвал Хардмена по фамилии, прислушиваясь, как глухое эхо пропадает среди мрачных стволов, а затем вернулся в хижину. Он смирился с решением Хардмена двигаться дальше без всяких комментариев, предполагая, что теперь может увидеть, а может и не увидеть этого человека во время их общей одиссеи на юг. Пока его глаза достаточно сильны, чтобы чувствовать далекие сигналы, испускаемые солнцем, а также пока игуаны не могут его учуять, Хардмен будет двигаться вперед, ощупью находя путь через лес, с головой, поднятой к солнечному свету, пробивающемуся сквозь ветви.
Керанс переждал еще двое суток в хижине на случай, если Хардмен все же решит вернуться, а затем и сам тронулся в путь. Медицинские запасы теперь иссякли, и нес он только корзину ягод и кольт, где было всего два патрона. Часы по-прежнему шли, и Керанс пользовался ими как компасом, также поддерживая аккуратную регистрацию проходящих дней посредством зарубок на ремне каждое утро.
Проследовав по лощине, он забрел в неглубокий ручей, намереваясь достичь берегов далекой реки. Время от времени сильнейшие ливневые бури били по поверхности воды, но теперь они казались ограниченными несколькими часами дня и вечера.
Когда курс реки потребовал от него несколько миль двигаться в западном направлении, Керанс отказался от попытки и продолжал держаться южного курса, оставляя позади более глубокие джунгли холмистого региона и входя в более светлый лес, который в свою очередь сменился обширными болотистыми участками.