– Переведите…
«Дорогой друг. – Такое необычное начало не сулило Бернарду ничего хорошего. – Мы должны сообщить вам трагическую весть. Известная вам Ж.Д. была казнена боевиками Исламского государства в г. Ракка. Информация получена и перепроверена с помощью двух независимых источников, в достоверности и объективности которых мы не сомневаемся. В подтверждение этого факта у нас имеются видеосъемка казни, а также опознанные и идентифицированные фотографии ее тела…»
– Трупа, ее трупа, – поправил Виталия до сих пор молчавший седовласый чекист, который стоял рядом и по тексту следил за точностью перевода.
«– …ее трупа. – Механически повторил Виталий пересохшим, плохо ворочавшимся языком. – Если вы сочтете нужным, мы готовы при очередном контакте показать эти материалы и детально проинформировать вас о всех обстоятельствах ее гибели. Мужайтесь, мы скорбим вместе с вами. Наш интерес по “Мистралям” и поставкам Ирану комплексов ПВО С-300 остается в силе. До встречи».
Положив записку на стол, Бернард безжизненно опустился на заботливо придвинутый ему стул. «Все кончено… больше в этой жизни у меня не осталось ни-че-го…»
– Вот, глотните, это кофе, очень крепкий, с коньяком. – Седой сотрудник ФСБ подал ему чашку, Бернард расплескал половину содержимого, пока подносил ее ко рту; не чуя ни запаха, ни вкуса, сделал несколько глотков.
– Можно сигарету? – попросил он.
– Да, конечно. А кто такая Ж.Д.?
– Женевьева Дюваль… Мы вместе работали на французскую разведку… Через нее я передавал всю информацию… Я очень, очень любил эту женщину…
Ему показалось, что набившиеся в комнату чекисты, каждый из которых еще минуту назад занимался своим делом, и двое понятых застыли, проникшись чувством сострадания к его горю.
Лихорадочно тряскими руками Коржавцев взял со стола свою пачку «Житан», достал сигарету. Кто-то поднес ему горящую зажигалку, он глубоко затянулся – раз, другой, третий – и крепко стиснул зубами фильтр. Страстная женская фигура в облаке белого дыма на коробке сигарет вздрогнула, изогнулась феерической мечтой, поманила за собой обольстительной и греховной красотой и растаяла… Последнее, что увидел Виталий сквозь собственную смерть и будто впервые осознанно прочел, – жирную рубленую надпись в черной траурной рамке на голубой пачке: «Курение убивает», – и тяжело повалился на пол, почувствовав удушье, дикую боль в груди, густую липкую пену, переполнявшую рот, и переходящий в хрип свой сдавленный осипший вопль – рев умирающего медведя…