– Все, Петька, хватит буянить! Вставай в оглобли и трудись. Или ты сегодня решил себе день сачка устроить, лентяйство празднуешь?
Промолчав, кок понуро побрел на камбуз, а к Кораблину подошли Куздрецов и Мохаммед.
– Борис Николаевич, по мусульманскому обычаю, этих арабов нужно похоронить сегодня до захода солнца. – Чекист вопросительно посмотрел на капитана и уже на английском обратился к иранцу: – Поможешь с погребением? – Тот согласно кивнул головой.
– Сделаем, – ответил капитан. – Боцман, Петрович, обеспечь все, что нужно. Готовность – к 12.00. – И уже громко, чтобы слышали все: – А наших ребят дома будем хоронить, как героев, с оркестром и салютом!.. А теперь – все по местам и за работу!
Соскучившись по делу, команда с завидным рвением занялась своим судном: чинили поврежденную аппаратуру, подцепили и подняли на борт пиратские моторные лодки, наводили порядок в рубках, каютах, коридорах и подсобных помещениях – везде, где успели нагадить незваные гости. К счастью, безудержная автоматная пальба не нанесла существенного урона технике, а мастерство, умение и опыт моряков в считаные часы привели сухогруз в рабочее состояние. Он ожил, задышал, обрел прежнюю силу.
Тяжелее всего пришлось боцманской команде. Водой из пожарных рукавов и щетками они отдраивали свою и чужую кровь, щедро обляпавшую палубу, а кое-где и судовые надстройки. И вместе с водой смывалась она в океан и бесследно растворялась в прозрачной глубине. И в работе куда-то делись, ушли, как в воде, растаяли в прошлом злость, ненависть, ярость к этим упырям-бандитам, еще недавно бушевавшие в сознании каждого моряка, и осталась лишь убогая жалость, да и не жалость, наверное, а презрение к этим ублюдкам, связанным теперь по рукам и ногам и покорно сидящим на палубе с поникшими головами.
Куздрецов, Мохаммед и палубный матрос занимались ритуальным обрядом: следуя наставлениям иранца, старались все сделать так, чтобы соблюсти погребальные традиции мусульман.
За много-много месяцев это были первые трупы бандитов, которых Мохаммед хоронил легко, беззаботно и даже с каким-то злорадным наслаждением и азартом. Не нужно было рыть яму в каменистом грунте и бояться, что эта могила может стать и твоей. Заворачивая тела в приспособленные под саван белые мешки, которые отыскал где-то в своих залежах боцман, и складывая в ноги покойникам всякий железный хлам, чтобы тела ушли на дно, а не болтались по волнам, приманивая акул, Мохаммед будто снимал с себя и отправлял в преисподнюю вместе с этой мертвечиной груз своего страха, ощущение собственной неволи и всех тех ужасов, которые ему пришлось пережить в рабском ярме заложника. Только здесь, среди этих русских моряков, почувствовав свободу и уважение, он ощутил своим забитым, изуродованным сознанием, в каком аду жил, нет, не жил – мучился и страдал все это время, какой стеною гнета был придавлен со всех сторон; жестоким насилием из него вытравили волю к побегу, взрастили страх, покорность и ненависть. Но если остались ненависть и злость, значит, долгие месяцы кабального ига так и не смогли окончательно сломить его.