– Фёдор, ты выздоравливай, – напутствовали. – Коня и броню забираем, а через седмицу наведаемся.
Ручьёв бабке несколько медяков в руку сунул за труды. Уехали дружинники, а Фёдор в беспамятство впал. Приходил в себя, бабка сразу отварами поила, отвратительными на вкус. А ещё, стянув осторожно рубаху, натирала грудь мазями, накрывала медвежьей шкурой, поеденной молью, приговаривала:
– Пропотеть тебе надоть, жар и уйдёт.
Сколько в таком состоянии Фёдор пробыл, и вспомнить не мог. Седмицу, две? Но одним утром проснулся в здравом уме, первое, что спросил:
– Гриди приезжали?
– Были третьего дня, один братом твоим единоутробным назвался, обнимал тебя.
– Надо же, не помню ничего.
– Обещали ещё заехать. В баню бы тебе надо, дух от тебя тяжёлый.
В самом деле пахло. Бабка его мазями натирала – салом барсучьим, медвежьим, да ещё потел он. Запах соответствующий. Да ещё в переходе от Пскова не мылись. Ни одна баня рать вместить не смогла бы. Бабка сказала:
– Перстень у тебя знатный.
– Князя Холмского подарок за спасение.
– Я так и думала – одарил кто-то либо трофей.
– Не воевали мы, откуда трофей? Постояли в Пскове, и назад.
После бани да чистого исподнего Фёдор как будто болезнь скинул, быстро на поправку пошёл. А через несколько дней дружинники приехали проведать, да с гостинцами. Мёду горшочек привезли, калачей да орешков. Соскучился Фёдор по товарищам. Посидели, поговорили, бабка иван-чай заварила, духовитый да с мятой. Под мёд и калачи съели.
– Ты выздоравливай, мы через седмицу нагрянем, коня твоего приведём, застоялся.
Обнялись на прощание. А через день солнце на весну повернуло, снег таять стал, ручьи побежали. Лихоманка ушла, жара не было, Фёдор дышать свободно стал, силы появились.
Дружинники задержались, появились через десять дён, зато коня привели осёдланного. Все кони в грязи, что ноги, что брюхо.
– Грязь непролазная, ни на санях, ни на телеге не проехать, да и верхами не везде, – жаловались дружинники. В низинах вода разлилась, коням по брюхо.
Фёдор с бабкой Пелагеей попрощался тепло. Спасла его знахарка-травница, выходила. Обнял на прощание, обещал при случае навестить.
Назад, в Борисово, ехали гуськом, да шагом лошадей пустили. Коли галопом или рысью, можно в глубокую бочажину угодить, и упасть будет самое лёгкое, а то и ноги конь сломает. А животина – имущество княжеское, спрос строгий за убыток. К вечеру прибыли, первым делом коней чистить, пока грязь не засохла намертво. Успели к ужину. Вроде не родная изба, воинская, но Фёдор как в отчий дом вернулся. Дружинники по плечу похлопывают, и перстень подаренный посмотреть, пощупать норовят. И брат ни на шаг не отходит. Рад Иван пуще всех выздоровлению брата. Ещё бы – родная кровь!