Шепелявинка в говоре хозяйки раздражала Орлецкого, но он скрывал это. Широко улыбаясь, он деланно восхищался:
- Это же здорово - не терять спортивную форму, когда тебе семьдесят.
- У него душа молодая,- тепло сказала хозяйка.- Завтра встретитесь - сами убедитесь.
Спать легли рано. Вадиму хозяйка отдала кровать мужа, Зое уступила свою, сама устроилась на раскладушке и сразу уснула.
Проснувшись от легкого стука, Зоя увидела, что хозяйка спешно собирается.
- Заспалась сегодня,- шепнула хозяйка и, сообщив, что завтрак для гостей готов, вышла из дому, снова оставив их наедине.
Рыжая лохматая голова Орлецкого лежала на высокой подушке. Он притворялся спящим, но губы его улыбались.
- Встаем! - воскликнула Зоя и первой выбежала за дверь. Опираясь обеими руками на палку, Вадим появился в одних трусах и подставил шею под ковш. Зоя лила родниковую воду, Вадим фыркал и плескался. Его спина, сплошь покрытая рыжими «коноплюшками», порозовела, как поросячий пятачок.
- Тупа, тупа хозяюшка,- обтираясь мохнатым полотенцем, говорил Орлецкий.- Не знает простого закона: где двое влюбленных - третий лишний.
Зоя, улыбаясь, погрозила ему пальцем.
В середине дня Орлецкий хлопнул себя ладонью по лбу и быстро заковылял в дом. Сняв висевший на стене фотоаппарат, он вышел на площадку и начал все подряд фотографировать. Усевшись на каменную оградку над обрывом, он снимал порог кадр за кадром, затем правый отвесный берег. Отсюда, со скалы Тучэвула, он детально разглядел окрестность и понял, что выбор места под зимовье Игнаш сделал не случайно. А в это время скучающая Зоя начинала сердиться: почему он не звал позировать. Вадим отщелкал всю пленку и вернулся в дом. Зоя застала его за списыванием заметок Игнаша из толстой тетради в синем переплете. Ей это страшно не понравилось. Она взяла Вадима за руку и вывела во двор. На двери на проволоке висела жестяная вывеска «Добро пожаловать».
- Поверни вывеску,- приказала Зоя.
Вадим послушно выполнил приказание и на оборотной стороне оказались совсем другие слова: «Вход воспрещен».
- Это для таких свинтусов, как ты,- и ноздри ее вздрогнули.
Орлецкий решил нейтрализовать Зоино раздражение. Ослепительно улыбаясь, он обхватил ее за шею и сочно поцеловал:
- Чудо ты мое! Все, что я делаю, отныне делаю для тебя, только для нашего с тобой счастья.