– И когда состоится суд?
– Суд?! – Матьяш побагровел, и глаза его готовы были вылезти из орбит. – Какой суд, если его вина и так полностью доказана! Это пустая трата времени!
Модрусса не стал возражать. Пожалуй, от жары, от витавшего в воздухе безумия он и так сказал лишнее, утратив осторожность. Вопрос о суде мог обойтись легату очень дорого. О каком торжестве правосудия могла идти речь, когда все было предрешено с самого начала?!
Венгрия, темница в Буде
Винтовая лестница, оканчивавшаяся длинным коридором, позволяла королю тайно, не привлекая ничьего внимания, спускаться в подвалы дворца. Этот скрытый от посторонних глаз секретный ход вел в небольшую комнатушку, соседствовавшую с пыточной камерой. Маленькая комната была обставлена с обычной для венгерского двора роскошью – ноги утопали в мягком ковре, у стены возвышалось удобное кресло, подле него стоял столик, на котором всегда, вне зависимости от времени года, находились заморские фрукты и вино. Матьяш, по чьему приказу и была устроена тайная комната, почти никогда не притрагивался к фруктам, – слишком его увлекало зрелище, разворачивавшееся перед глазами, но всегда настаивал, чтобы ритуал соблюдался полностью. Однако главным достоинством этого уютного уголка являлось, конечно же, маленькое окошко, сквозь которое можно было отлично видеть то, что происходило в пыточной камере, оставаясь при этом невидимым для находившихся там людей. Король слыл гуманистом, и потому лицемерно скрывал свои подлинные наклонности.
Помещение, где допрашивали подозреваемых, представляло собой небольшую, но достаточно высокую комнату со сводчатым, дочерна закопченным потолком. Ее освещали несколько укрепленных на стенах факелов и жаровня с красными угольями – приспособление, незаменимое для выбивания «чистосердечных» признаний. Почетное место занимала лестница, дыба и различные инструменты, разобраться в назначении которых могли только работавшие здесь профессионалы, да, пожалуй, король Матьяш, отлично изучивший приемы, применявшиеся во время допросов с пристрастием. В этот поздний час пыточная камера не пустовала – палач Ганс и его отличавшийся большой физической силой помощник, перебирали ржавые от крови клещи и другие инструменты, готовясь к изнурительной работе. В глубине помещения сидел склонившийся над листами бумаги Бакоц, – несмотря на то, что разбирательство было практически завершено, он все еще надеялся вырвать у пленника необходимое признание.
Войдя в тайную комнату и убедившись, что спелые, словно сделанные из воска плоды лежат на золотом подносе, Матьяш опустился в кресло и устроился поудобнее, чтобы не пропустить ничего из того, что разворачивалось в пыточной камере. Представление началось… Теперь, когда обвинение было сфабриковано и доведено до сведения папы, только чудо могло спасти узника. Никто больше не станет настаивать на новом разбирательстве, а значит, с преступником можно было делать все, что угодно. Но не убить… Всегда следовало оставлять путь к отступлению – взгляды папы могли поменяться, а убийство без суда человека, принадлежавшего к княжескому роду, было деянием, на которое не имел права даже король. Суд мог бы приговорить узника к казни за государственную измену, но Матьяш прекрасно понимал, что у него не было убедительных доказательств вины Дракулы, а потому не рискнул устраивать судебный процесс. Влада Дракулу ждала не смерть, а пожизненное заключение. Но исполненному черной завистью королю этого показалось недостаточно, и он решил «подшутить» над своим пленником. Красавчик Дракула, одного взгляда которого было достаточно, чтобы зародить желание в сердце самой неприступной красавицы, человек, о котором говорили, что он счастливо соединил в себе все физические и духовные достоинства, теперь находился в руках палачей – беспомощный, жалкий, превратившийся в жертву. Вспоминая лицо князя, Матьяш вначале собирался выколоть его большие, прекрасные глаза, но потом решил, что это слишком пошло. Ослепление было банально и широко распространено, а юному королю хотелось чего-то оригинального. Вскоре венгерского монарха посетила недурная идея… Матьяшу нельзя было отказать в изобретательности, и теперь он пришел тайно пронаблюдать за исполнением своей «шутки».