Наконец она вышла. Он последовал почти прямо за ней на расстоянии шага, что соответствовало этикету и обеспечивало ее безопасность. Он обнаружил в этом обстоятельстве еще одну интересную деталь: как только Моргейн начала свой путь по коридорам, на него перестали обращать внимание: никто не хотел замечать слугу, тем более, что встречавшиеся им в коридоре слуги Кесидри боялись его хозяйки. Этот страх отражался в их глазах. В этом замке это была своего рода огромная дань, если не уважения, то настороженного почитания.
И когда наконец она появилась в зале, все бандиты, составляющие местную знать, встретили ее с прежней опаской, которая чуть притупляло блеск их горящих глаз, словно лед и холодный ветер мощной волной накатились на них. Действие этой волны имело странную закономерность: почтение, рожденное страхом, проявлялось в большей степени там, где волна уже прошла, а там, куда она только надвигалась по мере того, как Моргейн шла по залу, было лишь бесстрастие и безразличие.
Сейчас она напоминала Вейни убийцу, возможно, более изощренного, чем любой из присутствующих, уважавших ее именно за это. Но он постарался отбросить эти недостойные мысли.
Предводитель Лиф, восседающий за столом, стоявшим на возвышении, с улыбкой наблюдал за ней. В его глазах была страсть, не меньшая, чем в горящих глазах окружавших его бандитов, но только она была холодна как лед и смешана со страхом. Красота Моргейн была непревзойденной. Вейни старался никогда не думать об этом, а если подобные мысли приходили ему в голову, то он загонял их в самые дальние уголки своего сознания. Он не хотел уподобляться кваджлинам. Но когда он увидел ее в этом зале, увидел ее голову, подобную ослепительному полуденному солнцу, блестевшему в опустившемся вечернем сумраке, увидел ее стройную элегантную фигуру в черном тайхо, несущую меч-Дракон с элегантностью, которая была присуща только истинному хозяину этого меча, то необычное видение неожиданно пришло к нему: он, как в лихорадочном сне, увидел перед собой гнездо, полное гниющих отбросов, где среди многих была одна самая живая, самая быстрая змея, более опасная, чем все остальные, и безгранично прекрасная. Она царила над ними и гипнотизировала окружающих глазами ящерицы, источая смертельный сон и улыбки.
Вейни даже содрогнулся от этой дьявольской картины и тут же пришел в себя. Теперь он видел, как Моргейн кланяется Кесидри, и выполнил свой собственный ритуал, стараясь не глядеть в бледное лицо безумца. После этого он отступил на свое место, а когда было подано угощение, тщательно исследовал и даже сам попробовал вино, которое им предложили.