Изольда обняла Татьяну, зашептала в самое ухо:
— Молчи, глупая! Старого не воротишь, мертвых не вернешь. Пусть земля им будет пухом!.. Я вон тоже все потеряла, что теперь вспоминать. О будущем надо подумать. Кричи не кричи, никто не услышит, да и слушать не будут. Жизнь другая, люди другие… А за такой дворец и помолчать можно, ты раз в десять больше получила. И Вячеслава Егоровича они отпустили, и Игоря. Молчи, Таня, молчи! Муж у тебя будет, ребенок. Наладится все. Сама же говорила, что беременная. Тягунов рад до смерти, я же вижу. Он тебе и так уже муж, распишетесь, обживетесь. Мне-то что делать, не знаю.
— Жить в моей квартире будешь, а хочешь, тут живи, места хватит, — решила Татьяна. Она высвободилась из объятий Изольды, еще раз оглядела спальню, в которой они стояли, схватила вдруг себя за голову, простонала: — Господи-и, не помнить бы ничего-о… Забыть бы все, что раньше было-о, не знать! Как бы просто все было! Дом этот, Слава, беременность… Новая жизнь… Да как забудешь, как откажешься от прошлого?! Как Ванечку с Алексеем забудешь?! И что бы они обо мне сейчас подумали, а, Лиза? Ну что ты молчишь? Я же предала их, даже года не выдержала!..
— Успокойся, Таня, ну что ты, в самом деле? — Изольда снова обняла Татьяну, гладила ее по плечам, ласково терлась щекой. — Живым о жизни надо думать, как иначе? Приходится за что-то платить, куда денешься? Все платят.
— Да цена-то какая, Лиза! Почему же так дорого? Безумие какое-то! Господи, почему?!
Женщины стояли, по-прежнему обнявшись, всхлипывали. Обе хорошо понимали, что мучают себя этими вопросами, может, и зря, выход же есть — отказаться от всего. Жить скромно, как большинство людей, умерить свои потребности и желания. У обычных людей и проблем меньше. И они, Татьяна с Изольдой, раз уж их жизнь свела, жили бы вместе, работу рано или поздно нашли бы, может, и личная жизнь со временем устроилась бы. Но как теперь быть с Тягуновым, с ребенком, которого она, Татьяна, носит под сердцем, со справедливостью, наконец: должны ведь эти мерзавцы вернуть ей утерянное! Да и Лиза — ей что, в гроб ложиться, руки на себя накладывать? Ни кола, ни двора, одна сумка с барахлом!
— Милые дамы, мы вас ждем! — донесся снизу голос Аркадия, и женщины, наскоро приведя себя в порядок, спустились на первый этаж с вполне нормальными, даже улыбчивыми лицами.
В пустом и оттого кажущемся огромным зале мужчины уже организовали импровизированный стол — на картонных коробках, на разостланной серой бумаге стояли открытые бутылки шампанского, лежали желтые ядра апельсинов, конфеты. Кошка терлась о ноги Феликса, громко мурлыкала, требуя к себе внимания. Феликс бросил ей кусок колбасы.