Крестная мать - 2 (Барбашов) - страница 23

Зазвонил на тумбочке сбоку от стола телефон, Захарьян схватил трубку, лицо его мгновенно преобразилось — стало угодливым.

— Аркадий Вадимович? Приветствую вас, дорогой мой! Рад слышать. Как настроение?.. Да вот сидим с актерами, обсуждаем свои проблемы… Нет-нет, в суде все нормально. Ребята понервничали, конечно, не без этого, но вели себя честно, при них говорю… Да и Морозова ничего плохого не сказала… Да что она скажет, Аркадий Вадимович, посторонний же человек!.. Нет, я понимаю, согласен. А «Тайную любовь…» мы и не собирались снимать с репертуара. Как можно! После стольких трудов, репетиций, материальных затрат на декорации, костюмы… Да-да, я слушаю, Аркадий Вадимович!.. Сейчас, одну минуту!

Михаил Анатольевич сделал актерам выразительный знак рукой — мол, свободны, идите. И они встали, гуськом вышли в прохладное и мрачноватое в эти дневные часы фойе. Расселись в дальнем углу на мягких просторных диванах, все трое, не сговариваясь, закурили.

— Ну что, девоньки, от чего ушли, к тому и пришли, так? — спросил Зайцев. Ему совсем не было стыдно за свое поведение в кабинете главного режиссера — можно и поплакаться, раз провинился, не убудет.

— Но ты же сам на суде ничего не сказал! — вспыхнула Катя. — А теперь опять разговоры разговариваешь.

— Да, помолчи лучше, — сурово произнесла Яна. На душе у нее было муторно. — И вообще оставил бы нас, нам с Катей посекретничать нужно.

Саня криво ухмыльнулся, встал, склонил в наигранном покаянии голову и пошел в глубину фойе, к посвистывающему в клетке и что-то бормочущему попугаю…

Уж с кем с кем, а с милицейским генералом-спецназовцем, да еще из Москвы, трахаться Люсе Вобликовой не приходилось. В ее послужном списке были в юности и инструктор горкома комсомола (с ним они для занятия приятным делом устроились прямо на зеленом поле широкого стола секретаря горкома по идеологии), и замзавотделом пропаганды обкома партии, и — с приходом к власти «демократов» — коммерсанты разных уровней и бизнесмены. Люся была незамужней, привлекательной (стройная блондинка с длинными, струящимися по плечам волосами), общительной, с веселым, жизнерадостным характером. Журналистская профессия обязывала ее вести себя раскованно, быть общительной, легкой на подъем, хотя, разумеется, никто не требовал от нее крайностей — она сама провоцировала их. Семья у Люси не сложилась, отчего-то никто не хотел на ней жениться, хотя волновала она многих; в «женихи» попадались все женатые мужчины, подумывающие о разводе со своей половиной, да перестарки, которых Люся сама со временем бросала. Лет шесть-семь назад, когда после окончания университета Люся начала работать в областной коммерческой газете, на нее «положил глаз» редактор, и они с ним тайно и крепко «задружили». После работы редактор со всеми мерами предосторожности (он тоже был женат) приезжал к ней, в ее крохотную квартирку в доме гостиничного типа. Люся встречала его в красивом халате с пышными рукавами, потчевала ласками, пирожками собственного изготовления и стихами, их она знала множество, получала от него все, что хотела, а потом, к рассвету, изнуренного и прямо-таки обалдевшего от ее постельных фокусов, отпускала к жене. С год, наверное, редактор этот, как маятник, качался между Люсей и домом, не смог решиться ни на что определенное, а потом вообще свалил из города… Люся повздыхала, малость даже поплакала — жаль было крепкого, ненасытного самца, но вскоре забыла редактора. Ей было уже двадцать восемь, возраст для женщины критический, и нужно, конечно, определяться — мучиться от одиночества или махнуть на все рукой и жить как получится, без особых надежд. Что поделаешь: женщин больше, чем мужчин, женихов на всех не хватает, с мужем везет не каждой. Но мужчины, если приложить к этому кое-какие усилия, могут быть у каждой женщины. А она, Люся, ведь ничего — не красавица, нет, но все при ней. Надо только умело подавать себя, косметикой и одеждой многого можно достичь. Нужно заставить мужчину обратить на себя внимание, приглядеться!