На похороны, невзирая на грозное время, собрались и стар и мал, ведь знали Аристарха Савельевича все, — в молодые годы был дьяконом, выпестовал еще в годы царя-«освободителя» при калиновской церкви прекрасный хор. А когда с «освободителем» покончили, траурное пение калиновских хористов прозвучало так молодо и вдохновенно, что на ни в чем не повинного регента обратило внимание жандармское управление. Напелся он в церковном хоре, намахался тоненькой, как копеечная свеча, палочкой, а вскоре после революции одним из первых объявил — и принародно, и в печати, — что не может больше петь старому миру, добровольно отрекся от сана, понес новую песню в народ.
Во славу революции и народа загремели с тех пор песни в Калинове, пели их школьники в классах и в знаменитом детском хоре, и как-то очень скоро забылось, что Аристарх Савельевич вскормлен поповским родом, выучен религиозной бурсой, в прошлом регент церковного хора.
Печалились калиновцы, идя за гробом, медленно плывшим на человеческих руках, вполголоса переговаривались, вспоминая жизнь Аристарха Савельевича.
Вороньей стаей плыли в вышине далекие самолеты. На них уже не обращали внимания. Поэтому никто не заметил, откуда низвергся этот крестатый злодей, как он откололся от своей стаи и подкрался незаметно, но только сразу пронесся черной смертью над кладбищем, сыпанул пулями и пошел на разворот. На какой-то неуловимый миг замерла толпа, а затем рассыпались люди во все стороны, ломали кусты и деревца, сваливали старые подгнившие кресты, карабкались на ограду, калечились, разбегались по улочкам на чужие дворы и огороды. И только Аристарх Савельевич спал вечным сном, безразличный к реву чужого самолета, к крикам живых и стону раненых, корчившихся между могилками. Прошмыгнул и во второй раз самолет над кладбищем, снова полоснул пулеметной очередью, а в довершение ко всему еще и бомбы сбросил — одна упала на кладбище, вторая взорвалась в огороде, возле хибарки сторожа, но на этот раз никого не задело — люди были далеко.
Аристарх Савельевич до самого вечера покоился на давно забытом холмике чьей-то могилы и только в сумерках был предан земле, лег в нее не один, а вместе с теми, кто первый в Калинове пал от вражеских пуль. Нескольких тяжелораненых поместили в больницу, а остальных разобрали по домам.
…После нескольких минут молчания, вызванных тяжелым воспоминанием, присутствующие снова приступили к обсуждению животрепещущей проблемы.
— Чего гадать — погнали их в три шеи, поганцев! — с комсомольским азартом крикнул Ванько Ткачик. Зиночка Белокор от восторга захлопала в ладоши, но никто ее не поддержал, и овация не получилась.