— Я спасу его, — с мрачной решимостью сказал Таур, — После всего он не может просто так умереть.
Странное дело, в душе молодого человека, не было боли или горечи потери лишь непреклонная воля бороться за жизнь друга до конца. В который раз он пожалел, что лечебные заклинания давались ему тяжелее всего, но сейчас просто не было другого выхода, кроме как обратиться к ним. Дорога в нынешнем состоянии убьет глисса. Первые попытки не привели ни к чему, Сила, передаваемая им умирающему, как будто поступала в бездонный колодец, не принося никаких изменений. Однако Таур не сдавался, с упорством обреченного разбиваясь о гранитные стены собственного Дара, внутренними запретными резервами продавливая неподатливую границу, уже теряя сознание, он вдруг почувствовал, как со звоном, напоминающим серебряные колокольчики, барьер лопнул. Он еще помнил, как возложив руки прямо на пропитанную кровью ткань, начал отдавать всю доступную ему целительную силу, а потом милосердная тьма окутала его…
Боль разрывала его тело на части. Он не понимал ни того, кто он, ни где находиться. Оставалась только эта боль, не дающая сделать вдох, выматывающая всё его существо. А еще был голос, тихо словно из неимоверного далека, звавший его по имени. По имени?
— Таур, очнись, ты нужен нам!
Веки казались двумя стальными плитами, которые не в силах сдвинуть даже самый могучий великан.
— Таур!
Ему так хотелось ответить, попросить, чтобы его оставили в покое, хотя бы еще ненадолго, но голос не отставал, раз за разом произнося его имя.
Еще одно усилие и газа резанул слишком яркий по сравнению с приятной темнотой свет. Рядом сидела Лика и держала его за руку.
— Как…? — прошептал он непослушными губами.
— Он жив, но состояние тяжелое, лекари говорят, что теперь есть надежда, — девушка скорее угадала, чем расслышала вопрос, — Ты был без сознания весь остаток дороги.
Влага аккуратной, прохладной струйкой полилась в приоткрытый рот. Он глотал самую вкусную воду, которую только доводилось пробовать, и никак не мог напиться. Жизнь потихоньку возвращалась с каждой поглощенной каплей.
— Я горжусь тобой, — непривычная нежность звучала в этих словах, — Ты не задумываясь готов был перейти Черту[55] ради друга!
Мягкие губы нежно коснулись его лба.
— А сейчас отдыхай, герой, — в последнем слове равно проскальзывала мягкая насмешка и радость.
Послышались удаляющиеся шаги, и он окрыленный эти мимолетным касанием, вновь закрыл глаза, проваливаясь в столь необходимый сейчас сон.
Второе пробуждение было намного более лёгким, боль отступила, оставив в наследство дурную слабость, но по сравнению с предыдущим состоянием это было мелким неудобством.