Я сидела в задней комнате, пока не увидела дверь, через которую в тот день прошла тетушка. Тогда я отперла ее сама. Я была уверена, что тетушка там. Но комната оказалась пустой. Пропали и ткацкий станок, и веретена, и никого там не было.
Я выглянула в коридор, но дальше не пошла. Сама я бы никогда не отыскала дороги в бесконечных коридорах и не разобралась бы в узорах звезд. Я была так напугана и несчастна, что вернулась назад, заползла в собственный рот и там спряталась.
Вытащила меня тетушка. Она была страшно сердита —я всегда испытывала ее терпение. Она говорила: «Давай же!» – и тянула меня за руку, да еще раз бросила: «Как тебе не стыдно!» Когда мы дошли до берега реки, она сурово оглядела меня, умыла мое лицо темной речной водой и пригладила мне волосы ладонями.
– Ну так я и знала, – вздохнула она.
– Прости, тетушка, – прошептала я.
– Ну ладно, – ответила она. – Пошли. Да смотри в оба!
С другой стороны реки приплыла лодка, и ее сейчас привязывали к причалу. Мы побрели туда через камыш и сумерки. Солнце зашло, но ни луны, ни звезд не было на небе, и ветра не было. Река была так широка, что я не видела другого берега.
Тетушка торговалась с лодочником. Я не вмешивалась – меня-то всегда все обсчитывают. Тетушка вытащила обол из-под языка и болтала не умолкая:
– Моя племянница. Что, неужели не понятно?! Конечно, за нее никто не платил! Она же не виновата. Я пришла с ней, чтобы присмотреть за нею. Вот плата. Да, это за нас обеих. Нет уж! – Она отдернула руку, едва показав блестящий медный кругляшок. – Это когда мы будем на том берегу!
Лодочник скривился, но принялся отвязывать веревку.
– Ну, пошли же! – сказала тетушка и, шагнув в лодку, протянула мне руку. Я последовала за ней.