Убедившись, что по его долгам претензий не предвидится, господин де Лансак уехал, не слишком сожалея о жене, и, потирая руки, хвалил себя в душе за то, что так ловко провернул столь деликатное и выгодное дело. Приказ об отъезде пришелся как нельзя более кстати и избавил господина де Лансака от трудной роли, которую ему пришлось играть в доме Рембо с первого же дня свадьбы. Смутно догадываясь, что горе и самый недуг Валентины вызваны, быть может, тем, что ей пришлось подавить свою склонность к другому мужчине, во всяком случае, чувствуя себя оскорбленным до глубины души ее отношением, граф тем не менее не имел пока никаких оснований для упреков. В присутствии матери и бабушки, которые не упустили возможности публично продемонстрировать свою озабоченность и свою нежность к Валентине, он не осмеливался показать снедавшую его скуку и нетерпение. Таким образом, положение его было до крайности мучительным, тогда как отъезд на неопределенный срок избавлял его, помимо прочего, от неприятностей, неизбежно связанных с вынужденной продажей земель Рембо, поскольку главный его кредитор категорически требовал уплаты долга, составлявшего примерно пятьсот тысяч франков. Так что в ближайшее время этому прекрасному поместью, которое с таким тщеславным старанием расширяла мадам Рембо, суждено было, к великому ее неудовольствию, быть раздробленным на жалкие наделы.
Ко всему господин де Лансак избавлялся от слез и капризов своей молодой супруги.
«В мое отсутствие, – думал он, – она свыкнется с мыслью, что свобода ее потеряна. При ее покладистом нраве, при ее склонности к уединению она скоро привыкнет к спокойной и скромной жизни, какую я ей уготовил, а если некая романтическая любовь смущает покой ее души, ну что ж, у нее будет достаточно времени, чтобы исцелиться от нее до моего возвращения, если только все эти бредни не наскучат ей еще раньше».
Господин де Лансак был человеком без предрассудков, в чьих глазах любое чувство, любой довод, любое убеждение определяются могущественным словом, которое правит миром, и это слово – «деньги».
У госпожи де Рембо были поместья и в других провинциях, и повсюду велись тяжбы. Тяжбы, можно сказать, наполняли жизнь графини смыслом. Правда, она уверяла, что судебные разбирательства подрывают ее здоровье, что все эти хлопоты ее утомляют, но, не будь их, она умерла бы от скуки. С тех пор как графиня утратила былое величие, тяжбы стали единственной пищей ее уму, удовлетворением страсти к интригам; при всевозможных разбирательствах изливала она всю свою желчь, накопившуюся за долгие годы, – с тех пор как ее положение в высшем свете пошатнулось. Сейчас в Солони она затеяла весьма важный процесс против жителей одного поселка, оспаривавших у графини большую пустошь, поросшую вереском. Слушание дела было уже назначено, и графине не терпелось укатить в Солонь, чтобы подстегнуть своего адвоката, повлиять на судей, пригрозить противной стороне – словом, отдаться той лихорадочной деятельности, которая, словно червь, подтачивает души, с юности вскормленные тщеславием. Не будь болезни Валентины, она умчалась бы в Солонь на следующий же день после свадьбы, чтобы заняться этим процессом; теперь, видя, что дочь вне опасности, и зная, что дела задержат ее не надолго, она условилась уехать вместе с зятем, направлявшимся в Париж, и, распрощавшись с ним на полпути, поспешила туда, где разбиралась ее жалоба.