Как ни мала была сумма, полученная молоденькой девушкой, она показалась ей несметным богатством: ведь отныне ей вполне хватало денег на удовлетворение своих потребностей, которые она научилась сдерживать. Некое обстоятельство – какое именно, Луиза сестре не объяснила – побудило ее вернуться в Париж, где она прожила шесть месяцев; там же услышала она о предстоящей свадьбе Валентины. Не устояв перед желанием повидать родные места и сестру, она послала письмо своей нянюшке, тетушке Лери, и эта добрая, любвеобильная женщина, единственная, с кем Луиза хоть и не часто, но переписывалась, пригласила ее погостить месяц-другой тайком на их ферме. Луиза охотно согласилась, боясь, что свадьба Валентины воздвигнет в скором времени еще одно непреодолимое препятствие между ней и сестрой.
– Бог с тобой! – вскинулась Валентина. – Напротив, это станет началом нашего сближения. Луиза, ты многое рассказала мне о своей жизни, но умолчала об одном, крайне интересующем меня обстоятельстве… Ты не сказала мне, что…
И Валентина запнулась, будучи не в силах произнести даже одно-единственное слово, касающееся рокового проступка сестры, который, не задумываясь, она смыла бы собственной кровью. Она чувствовала, что язык не повинуется ей, а на лбу проступила жгучая испарина.
Луиза поняла все, и, хотя всю жизнь она испытывала мучительные угрызения совести, ни разу еще ни один упрек не впивался так больно острым шипом в ее сердце, как теперешнее замешательство и молчание сестры. Уронив голову на руки, Луиза, чье сердце ожесточили несчастья, подумала, что одним своим недоговоренным вопросом Валентина причинила ей боль, несравнимую с той, что причиняли до сих пор все люди, вместе взятые. Но она тут же спохватилась, поняв, что Валентина просто чрезмерно деликатна, и догадалась, чего стоило этому целомудренному созданию настаивать на откровенном признании, а тем более выслушать его.
– Ну что ж, Валентина! – сказала она, обвивая рукой шею девушки.
Валентина прильнула к ее груди, и сестры залились слезами.
Потом Валентина утерла слезы, неимоверным усилием воли преодолела свою девичью непреклонность, желая исполнить новую, возвышенную роль великодушной и мудрой подруги Луизы.
– Скажи, – мягко заговорила она, – ведь где-то же есть существо, осветившее всю твою жизнь, существо, даже имени которого я не знаю, но которое, как мне порой кажется, я люблю всей душой и которому готова отдать свою нежность.
– Значит, ты хочешь, чтобы я тебе все рассказала, о моя отважная сестренка! А я-то думала, что никогда не решусь сообщить тебе о его существовании. Но, как я вижу, величие твоей души во много раз превосходит самые смелые мои чаяния. У меня есть сын, мы с ним никогда не расставались, я сама его воспитала. Я отнюдь не пыталась скрыть свой грех, что было бы нетрудно сделать, стоило удалить его от себя или не давать ему своего имени. Но он следовал за мной повсюду, и повсюду его присутствие напоминало людям о моей беде и моем раскаянии. И поверишь ли, Валентина, в конце концов я стала считать делом чести открыто называть себя его матерью, и все справедливые души отпускали мне мои грехи именно благодаря моему мужеству.