За десертом маркиза окончательно развеселилась. Она завладела разговором с легкостью и естественностью, присущей людям, много повидавшим на своем веку, что заменяет им природный ум. Бенедикт только диву давался. Говорила она на языке, который, по его мнению, был не свойствен ни ее сословию, ни женскому полу. Маркиза употребляла весьма вольные словечки, но ухитрялась никого не шокировать – так просто и непринужденно они слетали с ее уст. Она рассказала несколько забавных историй, продемонстрировав ясность памяти, и с завидной находчивостью щадила слух внучки, описывая весьма рискованные ситуации. Несколько раз Бенедикт испуганно вскидывал на девушку глаза, но при виде ее невозмутимого спокойствия, свидетельствовавшего о полном неведении, он решил, что, возможно, и сам чего-то не понял и что это его собственное воображение придало словам маркизы такой смысл. Под конец его совсем уж ошеломило это удивительное сочетание изысканных манер и безнравственности, явное попирание принципов и одновременно уважение приличий. Мир, в котором жила маркиза, рисовался перед ним словно окутанный дымкой грез, но он отказывался этому верить.
Еще долго они сидели в беседке. Потом Бенедикт решил испробовать фортепьяно и спел несколько песен. Ушел он довольно поздно, дивясь установившейся между ним и Валентиной близости, чувствуя волнение, причины которого и сам не знал, но которое непрестанно вызывало в его мозгу образ столь прекрасной и доброй девушки, что не любить ее было невозможно.
Через несколько дней после описываемых событий госпожа де Рембо была приглашена префектом на торжественный прием, который устраивался в главном городе департамента в честь герцогини Беррийской, не то отправлявшейся, не то возвращавшейся из очередного своего веселого путешествия. Этой ветреной и грациозной даме, которой удалось завоевать всеобщую любовь невзирая на явно неблагоприятные времена, прощалась непомерная расточительность за одну ее улыбку.
Графиня попала в число избранниц, которых решено было представить герцогине. Все они должны были сидеть за ее особым столом. Таким образом, по мнению самой графини, не принять приглашение было нельзя, и ни за какие блага мира она не отказалась бы от этого приятного путешествия.
С раннего детства мадемуазель Шиньон, дочь богатого купца, мечтала о почестях; она страдала при мысли, что со своей красотой и истинно королевской осанкой, со своей склонностью к интригам и непомерным тщеславием вынуждена изнемогать от скуки в доме своего отца-буржуа, крупного финансиста. Выйдя замуж за генерала, графа де Рембо, она порхала в вихре развлечений среди высшей знати Империи. Это была ее стихия – она была создана именно для того, чтобы блистать в этом кругу. Тщеславная, ограниченная, невежественная, но умеющая пресмыкаться перед сильными мира сего, красивая величественной и холодной красотой, для которой, казалось, была создана тогдашняя мода, она быстро постигла все тайны светского этикета и ловко приспособилась к нему. Она обожала роскошь, драгоценности, церемонии и торжества, но не желала наслаждаться очарованием домашнего уюта. Никогда это пустое и надменное сердце не ценило прелести семейной жизни. Луизе исполнилось десять лет, когда мадам де Рембо стала ее мачехой; девочка была слишком развита для своего возраста, и мачеха со страхом поняла, что лет через пять дочь мужа станет ее соперницей. Поэтому она отправила падчерицу с бабушкой в замок Рембо и дала себе клятву никогда не вывозить ее в свет. После каждой встречи, видя, как хорошеет Луиза, графиня вместо прежней холодности относилась к падчерице со все большей неприязнью и даже отвращением. Наконец, как только ей представился случай обвинить несчастную девушку в проступке, который, пожалуй, можно было бы извинить тем, что Луиза росла без присмотра, графиня прониклась к ней лютой ненавистью и с позором изгнала из родительского дома. Кое-кто в свете утверждал, что причина этой вражды совсем иная. Господин де Невиль, соблазнитель Луизы, убитый затем на дуэли отцом бедняжки, был, как говорили, одновременно любовником и графини, и ее падчерицы.