– У нее их нет, – прервал ее Бенедикт.
– Откуда вы знаете?
– Оттуда же, откуда и вы. Если не ошибаюсь, мы с вами одновременно узнали, какова Валентина.
– Но вы забыли, что она находится в зависимости от тщеславной, непреклонной матери и от столь же неумолимого света; что она невеста господина де Лансака, что, наконец, пренебрегая долгом, она неизбежно навлечет на себя проклятие семьи, презрение своей касты и навеки потеряет покой, загубив свою жизнь!
– Как мне не знать об этом!
– Но что сулит вам ее или ваше безумие?
– Ее – ничего, мое – все…
– Ах, вы надеетесь победить судьбу лишь одной силою вашего характера? Я угадала, не так ли? Не в первый раз я слышала, как вы развивали при мне свои утопии, но, поверьте мне, Бенедикт, будь вы даже существом более высоким, чем человек, вы все равно не добьетесь своего. С этой минуты я открыто объявляю вам войну и скорее откажусь от свиданий с сестрой, нежели дам вам случай и возможность загубить ее будущее…
– О, сколько горячности вы выказываете! – проговорил Бенедикт с улыбкой, жестоко ранившей Луизу. – Успокойтесь, дорогая моя сестра… Ведь вы сами чуть ли не приказывали называть вас так, когда оба мы еще не знали Валентину. Если бы вы позволили, я назвал бы вас еще более нежным именем. Мой беспокойный дух мог найти себе пристанище, и Валентина прошла бы через мою жизнь, не смутив ее ни на миг, но вы сами не пожелали того, вы отвергали мои признания, по здравому рассуждению я понимаю, что они казались вам просто смехотворными… Вы сами грубо оттолкнули меня, и я оказался в коварном грозовом море, и вот, когда я готов следовать за прекрасной звездой, сверкнувшей мне во мраке, вы вдруг обеспокоились. Что вам до того?
– Что мне до того? Ведь речь идет о моей сестре, о сестре, для которой я вторая мать!
– О, вы чересчур молоды для роли ее матери! – с едва заметной насмешкой возразил Бенедикт. – Но выслушайте меня, Луиза: я чуть было не решил, что вы твердите о ваших опасениях с единственной целью поднять меня на смех, но, кажется, это не так. Признайтесь же – я мужественно и долго сносил ваши насмешки.
– Что вы имеете в виду?
– Я не верю, что вы действительно считаете меня опасным для вашей сестры, вы прекрасно знаете, как мало я для нее опасен. Ваши страхи кажутся мне более чем необоснованными. Неужели вы считаете, что Валентина лишена здравого смысла, коль скоро вы испугались моих возможных посягательств? Успокойтесь же, добрая Луиза, еще совсем недавно вы преподали мне урок, за который я вам от души благодарен и которым я, возможно, сумею воспользоваться. Теперь я не рискну бросить к ногам таких женщин, как Валентина или вы, Луиза, такое пылкое сердце, как мое. Я не буду столь безумен, ведь раньше я считал, что для того, чтобы тронуть душу женщины, достаточно любить ее со всем жаром молодости, достаточно быть преданным ей телом и душой, пожертвовать честью, дабы стереть в ее глазах различие нашего положения, дабы заглушить в ней протест ложного стыда. Нет, нет, все это ничто в глазах женщины, а я сын крестьянина, я на редкость уродлив, до невозможности нелеп и посему не претендую на любовь. Только бедняжка Атенаис, мнящая себя барышней, и то за неимением лучшего, способна вообразить себе, будто может снизойти до меня!