— Но он существует — он же записан.
Видимо, нет, раз у меня не осталось о нем никаких воспоминаний. О, чего бы я не дала, чтобы снова вернуть этот поцелуй — но так, чтобы не проходить еще раз через все остальное.
Снег устлал землю толстым покрывалом, и дорога почти опустела, но вдали светились желтые фары — по Лохи-роуд ко мне медленно приближалась машина. Она притормозила, слегка проехавшись юзом, на другой стороне дороги. Снег скрывал машину почти полностью. Это была «кортина». Водительское окно открылось, и в белой круговерти снега проступили безобразные черты Чика.
— Залезай! — скомандовал он. — В такую погоду можно и жизни лишиться, знаешь ли.
Я влезла в машину, и мы начали пробиваться через метель. Наша машина была единственной на дороге. Что за героическая коняга эта «кортина». И какая она знакомая и родная. И Чик тоже знакомый и родной.
— А как это вы все время оказываетесь рядом, если вы за мной не следите?
— А может, и слежу, — сказал он, закуривая и предлагая сигарету мне. — Шутка, — добавил он, увидев мое лицо. — Ха-ха-ха.
— А что, Мейзи благополучно добралась до дому?
— Кто?
Едкий дым «Эмбасси регал» наполнил машину и на миг изгнал даже вонь дохлой кошки.
— Ты что, с фронта вернулась?
Я спросила, что он имеет в виду, и он указал мне на лоб:
— У тебя тут фингал — первый сорт.
Он повернул ко мне зеркало заднего вида. В самом деле, на лбу была синяя шишка величиной с яйцо малиновки — там, где меня ударила дверца «хорнета». Как странно. Вот следов поцелуя у меня на губах почему-то не осталось.
«Кортина» добралась до пересечения Дадхоп-террас и Лохи-роуд, когда я вдруг кое-что вспомнила. Чика пришлось поуговаривать, но в конце концов он повернул обратно и доехал до Королевской больницы.
— Вернулась? Так скоро? — жизнерадостно сказала регистраторша (впрочем, ее заметно обеспокоил мой растерзанный вид).
— Я кое-что забыла.
Я обшаривала приемную, пока не нашла искомое. Мой реферат по Джордж Элиот лежал на полу, под стулом, зажатый между «Журналом для женщин» и «Еженедельными новостями».
— Вам тоже всего хорошего, — сказала я, выходя, но регистраторша не подняла головы.
Чик высадил меня у поворота на Клеггорн-стрит. Даже отважная «кортина» не смогла бы снова вернуться в центр города в такую ночь. Задние огни машины быстро исчезли за белой пеленой.
Терри стала настоящей хозяюшкой с тех пор, как я ее видела в последний раз. Мрачное логово на Клеггорн-стрит превратилось в уютное любовное гнездышко. На каминной полке тлели ароматические палочки с запахом пачулей, на проигрывателе фирмы «Амстрад» крутилась «Liege and Lief», в камине пылал огонь, мрак развеивали церковные свечи, а на плите чинно тушилось мясо по-бургундски. Хэнк, причина этого пароксизма хозяйственности, растянулся на матрасе на полу, который служил Терри ложем. Она заменила засаленное постельное белье на свежее и даже купила красное бархатное покрывало — подобающий фон для ее нового сожителя.