— Всякое движение на улицах и в переулках, прилегающих к Большому театру, в дни съезда прекращается. Жителям, а их тут немного, около пятисот человек, будут выданы специальные пропуска. Трамвайная остановка напротив театра временно отменяется. Комендантом Большого театра назначен на время съезда товарищ Стрижак. Пропуска для гостей действительны только за его подписью. Выдавать их будут во Втором доме Советов — гостинице «Метрополь».
— К чему такие предосторожности? — улыбнулся Александрович. — Все и так будет в порядке.
— А русский народ говорит: «На бога надейся, а сам не плошай!» — весело ответил Петерс.
Александрович поднялся:
— Извините, я пойду.
Петерс собрал на инструктаж чекистов, выделенных на время съезда в оперативные наряды в Большой театр, на телефонную станцию, на телеграф, на вокзалы. Сказал, что каждый должен делать.
— А куда меня? — спросил Андрей, не услышав своей фамилии.
— Ты, Андрей, во время съезда будешь в распоряжении товарища Дзержинского.
Даже Надя, ни разу не упрекнувшая Андрея, что она почти все вечера проводит в одиночестве, утром четвертого июля не выдержала, пришла на Большую Лубянку.
— Отец и Фрунзе приехали. Ждали тебя до двух ночи.
— Я же не виноват. Феликс Эдмундович приказал никуда не отходить от аппарата…
Андрей увидел отца, когда тот пришел регистрироваться во Второй дом Советов. Андрей в это время привез коменданту съезда Стрижаку пакет от Дзержинского и очень торопился.
И на съезде Андрей был только один раз, пятого июля, всего несколько минут, пока Феликс Эдмундович читал доставленную им срочную шифровку. Андрею повезло — выступал Ленин.
Владимир Ильич стоял не на трибуне, а у рампы.
— Да, товарищи, кто теперь прямо или косвенно, открыто или прикрыто толкует о войне, кто кричит против брестской петли, тот не видит, что петлю на шею рабочим и крестьянам в России накидывают господа Керенский и помещики, капиталисты и кулаки…
Справа раздались крики:
— С Мирбахом обнимаетесь!
Ленин поднял руку, призывая к спокойствию:
— Как бы на любом собрании они ни кричали, их дело безнадежно в народе!
В рукоплескания ворвался истерический вопль из бывшей министерской ложи:
— Предатели! Россию погубили!
Ленин на мгновение повернулся в сторону кричавшего и, махнув рукой, продолжал спокойно говорить:
— Меня нисколько не удивляет, что в таком положении, в каком эти люди оказались, только и остается, что отвечать криками, истериками, руганью и дикими выходками, когда нет других доводов.
Раздались аплодисменты, смех. И снова истерический вопль:
— Есть доводы! Есть!