Сергей пошел в комендатуру, оставив матери записку: «Скоро приду, целую, Сережа».
На площадке первого этажа его окликнул невысокий черноусый человек в кожаной куртке и солдатском картузе.
— Здравия желаю, ваше благородие!
— Вы меня? — спросил Пухов.
— Тебя, тебя, ваше благородие… Выходит, это ты Анну Федоровну погубил! Выдал, значит! Ай да ваше благородие! Через чужую жизнь свою спас!
— Ты с ума сошел, болван! Дай дорогу…
Григорий Денежкин никогда хорошим стрелком не был: из-за лени, а больше всего из-за трусости, хотя все последние годы только и занимался тем, что торговал оружием.
Но на этот раз он не промахнулся. Пуля пробила сердце Сергея Пухова навылет…
Лидия Николаевна слышала выстрел, но не подумала, что стреляют в Сергея. Мимо пробежал черноусый человек — Лидия Николаевна не знала, что это убийца ее сына. Она увидела мертвого Сергея и упала на ступеньки. Неподалеку, в двух шагах, нашли сверток, в нем оказались три аршина розового ситца и пачка папирос «Каприз».
Хоронили их вместе — мать и сына. На письменном столе Сергея отец нашел черновики письма. Торопливым почерком было написано: «Уважаемый Яков Христофорович, я понимаю…»
Из воспоминаний Андрея Михайловича Мартынова
Большая наша планета с миллиардами людей оказывается иногда удивительно тесной.
После убийства Пухова Григорий Денежкин исчез, как провалился в бездонную пропасть. Искали его долго, но безуспешно.
И все же судьба еще раз свела меня с Денежкиным. Случилось это в 1944 году в Германии, в Добендорфе, расположенном в сорока километрах от Берлина. Я встретил в Германии многих «знакомых», но, откровенно признаюсь, Григория Денежкина встретить на курсах пропагандистов не ожидал.
Меня зовут Альфред Розенберг
Андрей, как и все чекисты, приехавшие в Ярославль, спал не больше трех-четырех часов в сутки, да и то урывками — надо было до конца распутать огромный клубок заговора.
Пришлось Мартынову допрашивать и меньшевика Дюшена. От того Дюшена, каким он был в квартире Андрея в марте, — яростного спорщика, здоровяка с могучими кулаками, — не осталось и следа: он похудел, высох, стал меньше, говорил тихо. Только багровый шрам дергался еще сильнее.
— Вот вы называли себя членом рабочей партии, как же вы согласились сотрудничать с монархистом Перхуровым?
Дюшен молчал.
— Можете объяснить?
Дюшен поднял на Мартынова глаза с красными, воспаленными веками:
— Наверное, смогу… Только, пожалуй, не стоит… Все это очень скверно… Поверьте мне…
Андрея Дюшен не узнал.
Мартынов жил в «Бристоле» в одном номере с Анфимом Болотиным, но виделись они редко. Болотин исполнял обязанности председателя губсовнархоза и часто уезжал. Если же они, случалось, сталкивались по ночам в номере, Андрей чувствовал себя неловко, словно и он был виноват в гибели Кати. Это чувство вины за непредупрежденный вовремя мятеж испытывал не только он, говорили об этом и другие чекисты. О Кате Анфим никогда не вспоминал. Однажды вечером Андрей спросил его: