На этот раз вдова Груби, заметив это, ничего не сделала, чтобы изгнать негодницу. Она была занята – крахмалила и гладила, будучи по профессии прачкой, – и вместе со своей молодой помощницей, жившей по соседству, они были, как говорила сама миссис Груби, так же заняты, как жена Тропа, и не хотели, чтобы их беспокоили.
– Проклятье! Эта чертова свинья снова на моем огороде! – воскликнула вдова Груби. – Второй раз за утро, и теперь принялась за морковь! Ну да все равно не женское дело гонять бездомную скотину. Марта Джейн, сбегай-ка к Джеймсу Бертону, пастуху, и скажи ему, что у меня тут по двору бродит странная свинья, и я буду счастлива, если он придет и сию минуту заберет ее и вернет на законное место – в хлев. Чтобы ейный хозяин потом пришел и заплатил за нее – и я еще поговорю с ним насчет моего огорода и его свиньи!
Пастух, которого выдернули из-за обеденного стола, отправился выполнять свой долг медленно и неохотно: не так уж легко загнать бродячую свинью в деревенский хлев; с коровами, лошадьми и ослами все гораздо проще, но свиньи – другое дело.
– Чья это свинья? – ворчливо спросил он с набитым ртом, следуя за Мартой Джейн. – Если это то скандальное рыло Гринов, чего ж они сами его не загонят?
– Не-а, не ихняя, – ответила Марта Джейн. – Эта зверюга непонятно откуда, и ты должен загнать ее в хлев сию же минуту, говорит миссис Груби.
– Ой, действительно! – заметил пастух. – Интересно, как бы ей понравилось, если б ее оторвали от обеда, чтобы гонять свиней! Ну да ладно…
Мимо шли дети, которые возвращались из школы, и мистер Бертон тут же призвал их на службу – помочь прогнать свинью из огорода вдовы и препроводить в места лишения свободы. Свинья же, как только ей начали досаждать, проявила склонность идти куда угодно, только не туда, куда нужно. Через несколько минут тихая улица взорвалась шумом и гамом.
Хлев стоял неподалеку от кладбищенских врат, обсаженных тисами, и самого кладбища с древней церквушкой посреди него. Как и все остальное там, он был серым, побитым временем и благоухал давно ушедшим прошлым. Квадратный контур серых, усеянных лишайником стен, против одной из которых стояли деревенские амбары, а против другой – подножка, с помощью которой многие пожилые сквайры и бодрые девицы садились в седло, чтобы отправиться из церкви домой; внутренний двор, давно заброшенный, зарос щавелем и крапивой; зеленая обветшалая дверь вряд ли выдержала хотя бы пары толчков крепкой деревенской задницы. Когда-то эту дверь открывали, вероятно, чтобы загнать внутрь пленных, однако те давно уже сбежали.