Белые рабыни (Сэпир, Мерфи) - страница 82

Она соскочила с камня и ушла, а Римо, глядя ей вслед, продолжал ворчать:

– «Как скажет Старейший», «Да, Старейший. Нет Старейший». Ободе – мой.

«После этого, – подумал он, – его задание будет выполнено. Останется только доставить девушку в Америку, доложить Смиту, что случилось, сообщить, что пропавший Липпинкотт мертв, и забыть об этой забытой Богом стране.»

Глава четырнадцатая

Ободе и его солдаты расположились лагерем у подножия гор, на которых обосновались лони, и весь день среди обитателей деревушки чувствовалось нервное напряжение.

Римо сидел с Чиуном в его хижине и всячески старался завязать разговор.

– Эти люди бесхребетны, как черви, – сказал он.

Чиун хмыкнул и продолжал взирать на огненную яму, источавшую жар и дым на другом конце деревенской площади.

– У мужиков полные штаны только от того, что Ободе привел с собой парочку слонов. Они готовы разбежаться.

Чиун продолжал смотреть на огонь, что-то бормоча про себя, и отмалчивался.

– Не понимаю, как это Дом Синанджу вляпался в такую кашу – защищать этих лони. Они того не стоят.

Чиун продолжал молчать, и Римо уже с раздражением сказал:

– И вот еще что: мне не нравится эта затея с ритуальным костром. И я не намерен позволить тебе так глупо рисковать.

Чиун медленно повернулся и посмотрел Римо прямо в лицо.

– У лони, – сказал он, – есть пословица: «Джогу ликивика лисивике кутакуча».

– Что означает…

– Что означает: «Прокричит петух или не прокричит, а утро все равно настанет».

– Другими словами, нравится это мне или не нравится, ты все равно поступишь по-своему?

– Какой ты сообразительный, – улыбнулся Чиун и снова уставился на огонь.

Римо вышел из дома и пошел побродить по деревне. Везде, куда бы он ни пошел, слышалось одно и то же: «Тембо, тембо, тембо». Всего-то пара слонов – и такая паника. Хотя, казалось бы, уж если что и должно было их беспокоить, так это солдаты Ободе и их винтовки. Тьфу! Нет, лони не стоят того, чтобы их спасали.

Римо был раздражен и только сейчас понял, что переносит на лони свой гнев на генерала Ободе. Чем больше он думал, тем больше утверждался в этой мысли. И поздно ночью, раздевшись донага, он проскользнул мимо часовых и растворился в темноте. Он вернулся далеко за полночь. Безмолвным невидимкой проскользнул он между постов лони, выставленных на скалах вокруг деревни, вошел в свою хижину и сразу же почувствовал, что там кто-то есть. Его глаза обежали пустое помещение и остановились на травяной циновке, служившей ему постелью. На ней кто-то лежал. Он подошел ближе, и этот кто-то повернулся к нему. В слабых отблесках ритуального огня он разглядел принцессу Саффу.