Волны мерно ударяли в берег, на секунду возникал и таял белый зигзаг пены.
— Мыслимые же формы суть идеи, сущности вещей. Идеи блага, истины, красоты — это сущие реальности, но они бестелесны, мир их совершенен и вечен. — Курчавый бородач в белом хитоне светлыми глазами смотрел на Пьера.
«Суть, сущие, сущности…» Пьер потерянно моргал.
— Не люди ли придумали эти идеи, Платон? А ведь люди не вечны, — сказал юноша с широким гладким лицом.
— Я отвечу тебе так, Харитон. Души вещей живут до своих жалких воплощений, наряду с ними и после них. А людям, — Платон поднял палец, — свойственно стремление обратить свою смертную природу в бессмертную и вечную, идеальную. Что есть счастье, свобода, жизнь человека в сравнении с государством, то есть идеей человеческого сообщества!
На всхолмии под высоким синим небом стоял беломраморный храм. Шесть кариатид западного портика смотрели в море, второй портик легкой ионической колоннадой открывался им навстречу.
За спинами учеников мелькнула голубая туника Елены. Она перехватила взгляд Пьера и подошла.
— Вам не нравится?
— Что вы, напротив, — сказал он. — Где мы?
— В Пирее, — прошептала она.
— А мне показалось…
— Да ты меня не слушаешь! — загремел философ, но сразу же смягчился. — Ты, видно, утомлен дорогой, и мысли твои рассеянны. Я понимаю твое нетерпение: попасть сюда в пору жатвы в год Великих Панафиней и пропустить облачение Паллады в пеплос — это невозвратимая потеря. Ступай же, не теряй времени.
Толпа учеников двинулась вслед за Платоном к храму, оставив Пьера с девушкой на развилке дорог. Он снова взглянул на портик, перед глазами встала картинка из школьного учебника.
— Ведь это Эрехтейон?
— Да, — сказала Елена.
— Так он же в Афинах. А вы сказали, мы в Пирее.
— Какой вы, право, педант. Это во Второй зоне, где властвует Кукс, там все до ниточки, до последнего гвоздика… У нас проще. Разве этот холм над морем не лучшее место для такого храма? Идемте скорее, а то мы пропустим самое интересное.
Процессию они догнали через полчаса. Ладья с желтым флагом колыхалась на плечах мужчин в складчатых хитонах. За ними, оглашая воздух ревом и блеянием, шли коровы и козы с вызолоченными рогами, гонимые юношами и девушками под жертвенный нож.
— А почему все смотрят на этот желтый флаг? — спросил Пьер.
— Перед вами тот самый пеплос — знаменитый плащ, в который облекают Афину каждые четыре года. Лучшие вышивальщицы города трудились над ним, изображая сцены гигантомахии: Геракла с натянутым луком, саму Афину, придавившую Сицилией могучего Энкелада…
В этот момент из рядов гоплитов, топающих по свежим коровьим блинам, вышел стройный воин и, раздвинув толпу зевак, радостно бросился к Пьеру.