На холодной пустынной Эддисон-роуд было сыро: рядом, извиваясь между полями и впитывая в себя угольную соль, бежала Лин — речка, истоки которой уходили в Ньюстед, Пэплвик и Булвелл. Позади вздрагивали набухшие вены разнообразных механизмов, а на газовом заводе жалобно, как продрогшая кошка, подвывал генератор — потусторонний звук, сопровождавший Артура до тех пор, пока он не миновал серое помещение конторы у входа.
В «Белой лошади» он заказал кружку гиннеса, расстегнул пальто и сел у окна, ощущая, как начинает подрагивать стена, стоит мимо проехать троллейбусу. В пабе, где добрая половина мест была занята, он странным образом чувствовал себя отрезанным от привычного ему мира. Одному ему оставаться не хотелось, и он рассчитывал встретить в баре кого-нибудь из знакомых. Одиночество представлялось продолжением наркотической зависимости от станка. Ему хотелось шума, выпивки и любви. Сидя один за столиком, он испытывал жалость к самому себе и даже раздумывал, не сесть ли на троллейбус и поехать, в поисках шумного веселья, на Слэб-сквер, но отказался от этой мысли — не хотелось вставать. Пятница — плохой день в смысле свиданий: Винни и Бренда навещают — или по крайней мере так говорят — родичей, а вытащить из дома Дорин — значит, скорее всего, оказаться в обстановке не более праздничной, нежели та, в какой он пребывает сейчас. Он вспомнил, как не более двенадцати месяцев назад пришел сюда с Брендой и, выпив семь порций джина и одиннадцать пинт пива, скатился, словно снежок, с верхней площадки лестницы, и продолжением этого стала потрясающая ночь, которую он до сих пор не может забыть. А сколько раз с тех пор он кувыркался, словно сумасшедший, словно коверный клоун, с Брендой и Винни, всякий раз взлетая в воздух и всякий раз благополучно приземляясь в той или другой постели. Опасная жизнь, подумал он.
В половине девятого в пабе появился его дядя Джордж. Артур знал его как закоренелого халявщика и потому не любил, но в сложившихся обстоятельствах окликнул его и угостил кружкой пива. Джордж набил трубку и пожаловался на погоду. Ему нравился дождь.
— Смотри, накликаешь, — хрипло сказал Артур. — Хлестал всю неделю, водой по лодыжки заливало, земля до сих пор сочится влагой.
— Уже не сочится, друг мой, — возразил Джордж. — Почва впитывает влагу быстрее, чем проглотишь десять пинт эля.
— Парни вроде тебя не успокоятся, если последнее слово не останется за ними, — проворчал Артур.
— А что в этом плохого? — сказал Джордж, долговязый, краснощекий, с заостренными чертами лица торговец овощами.