Будущее, если заглянуть вперед, означало разные вещи, как хорошие, так и дурные: наступление лета (это хорошо); военные сборы в конце августа (чистилище); Гусиная ярмарка в октябре (потрясно); Ночь фейерверков (хорошо, если только тебя не разорвет на куски); наконец, Рождество (ну, Рождество оно и есть Рождество). А потом Новый год потрясет кулаком, схватит за загривок и забросит тебя, с завязанными глазами, на гребень очередной волны. Живя в городе и работая на фабрике, только по календарю и определяешь реальное течение времени — за меняющимися временами года уследить трудно. Переход весны в лето и осени в зиму Артур отмечал только по выходным дням, в субботу или воскресенье, когда седлал велосипед и по берегу канала отправлялся за город на рыбалку. Долгими летними вечерами он сидел перед входной дверью с перочинным ножом и деревянным бруском в руках и выпиливал поплавок в виде рыбешки, а потом, отбросив в сторону недокуренную сигарету, разглядывал его на свет, оценивая пропорции головы, брюшка и хвоста. Потом он причудливо раскрасит ее, эту деревянную рыбешку, глаза — серым, красным и оранжевым, брюшко — голубым цветом гусиного яйца, и получится странное существо, которое, хотелось бы надеяться, заставит попасться на крючок его настоящих сородичей. Сидя на берегу канала ниже Хемлок-Стоун и Брамкот-Хиллз, он забрасывал удочку в узкую, с неподвижной поверхностью заводь, а на противоположном берегу клонились к земле листья бузины и над зеленой кроной деревьев ползли рваные белые облака. Это было тихое, укромное, почти безлюдное место, окруженное крутыми, поросшими кустарником берегами, где на старой вырубке, в бечевнике, Артур оставлял свой велосипед. Городом здесь и не пахло. Он находился всего-то в четырех милях, за холмами. Но и того хватало, когда он, в тишине и покое, сидел с зажатой в пальцах сигаретой и не спускал глаз с покачивающегося у противоположного берега поплавка, а вокруг него вдруг вспенивалась и расходилась концентрическими кругами вода, и водомерки, подобно крошечным лодчонкам, изящно скользили между лилий с их широкими листьями. В боковом кармане гимнастерки, сохранившейся у Артура с армейской службы, лежали сэндвичи, фляга с чаем и бутылка эля на полдник, чего вполне хватало, пока не сгустятся плотные тени и не станет холодно; тогда он закрепит на велосипедной раме удочки и устремится назад, домой, опережая последние минуты затухающего дня. Так проходили воскресные дни его лета, этого драгоценного, залитого различными красками времени года, границы которого омрачались сонными днями фабричной рутины, когда ему приходилось насиловать свои мышцы, сдерживая их естественное желание отдохнуть. Все остальное — мимолетный проблеск неба в середине дня или вечером, жизнь как в тюрьме, но притом вполне сносная, потому что работа позволяет не беспокоиться о том, где раздобыть завтра кусок хлеба, пинту эля, пачку сигарет и одежду с обувью.