Из-за высокого роста Артура определили в военную полицию, выдали свисток и красную фуражку и поставили столбом проверять пропуска счастливчиков, идущих в увольнение либо отпуск. Артур — краснофуражечник. Какая ирония! В семье все покатывались со смеху. Но сам он не находил себе места. Ему платили пять шиллингов в день, и он с горечью думал, что за станком зарабатывал два фунта. Но ничего, думал он, пусть только начнется война, и тогда сразу станет видно, какой я плохой солдат. «Те, кто наверху», должны знать, что никто не будет за них воевать, и, наверное, именно поэтому, думал Артур, эти верхние особо и не рассчитывают на это в будущей войне. В армии так: «Да пошел ты куда подальше, Джек, у меня все в порядке». А на гражданке — каждый за себя. Все сводится к одному и тому же. Оттенки не имеют значения. Умное взаимодействие означает уйти от захвата, получив взамен полунельсон, хотя Артур знал, как избежать и того и другого. Единственный отдых, который обретешь, оказавшись вдали от всего этого, — это возможность усесться на поросшем ивами берегу канала и ждать, пока клюнет рыба. Или лечь в постель с женщиной, которую любишь.
Поговаривают о новой войне, на сей раз с Россией. При этом обещают, что она будет короткой — несколько ярких вспышек, и все, конец. Это же надо до такого додуматься! Мы что же, будем драться бок о бок с немцами, которые бомбили нас во время прошлой войны? За кого нас принимают? Кретины чертовы, и скоро им самим придется в этом убедиться. Думают, что заткнули нам рот страховкой да телевизорами. Да шиш им, я вместе с другими покажу, насколько они ошибаются. Вот окажусь на пятнадцатидневке, плюхнусь на мат, начну шмалять по мишени, тогда уж точно будут знать, чьи физиономии я держу на мушке всякий раз, как спускаю курок. Да. Это и есть те самые ублюдки, что заставили меня взять в руки винтовку. Вот они, я хорошо вижу этих тупых очкариков, что щурятся, читая толстые книги и газеты, в которых пишут, как напялить на ребят вроде меня хаки и погнать на поле боя, где сами-то они никогда не окажутся. Попались голубчики. Бах-бах-бах-бах-бах-бах. Да и не только они, других я тоже хорошо вижу в прицел: злобный хорек — налоговый инспектор, косоглазая свинья, собирающая арендную плату, большеголовый ублюдок, достающий своими просьбами сходить на профсоюзное собрание или подписать протест против того, что происходит в Кении. Как будто мне есть до этого какое-то дело!
Он вспомнил, как отец копал в саду домашнее бомбоубежище. Артур угодил в яму и получил за это изрядную взбучку. А потом вся семья сидела там на досках, кашляя от сырости, расчесывая покрывшуюся струпьями кожу и прислушиваясь к доносящимся со стороны Бичдейлского леса глухим, наводящим ужас выстрелам береговой артиллерии. В полночь, не обращая внимания на рвущуюся вокруг шрапнель, отец, бледный как смерть, бросился наружу с чайником в одной руке и полудюжиной чашек, нанизанных на пальцы другой, и вернулся, едва успев ускользнуть от пулеметного шквала, которым начал поливать фабрику вражеский самолет. А при долгом пронзительном свисте падающей бомбы съеживается и замирает целый свет, и ты просто считаешь про себя, считаешь, считаешь затаив дыхание, не шевелясь, с широко открытыми глазами, а когда бомба наконец взрывается где-то рядом с железнодорожным депо или на соседней улице, среди жилых домов, благодаришь Бога за то, что остался жив.