Битва была, без сомнения, организована Финеасом. Кто еще мог бы завлечь двадцать человек на дальний край школьной территории, чтобы покидаться снежками? Я представлял, как после десятичасового урока он с непререкаемо авторитетным видом, который принимал всегда, когда его посещала какая-нибудь особенно причудливая идея, собирает компанию. И вот они все здесь, сливки школьного сообщества, светочи и лидеры старшего класса, со своим высоким ай-кью и в дорогой обуви, как выражался Бринкер, обстреливают друг друга снежками.
Я колебался, стоя на границе сражения и леса, слишком спуталось у меня все в голове, чтобы ступить либо в то, либо в другое. Поэтому я взглянул на часы, с театральным испугом прикрыл рот ладонью, словно вдруг вспомнил о чем-то срочном и важном, повторил эту пантомиму для тех, кто, возможно, пропустил ее в первый раз, и с этим безмолвным объяснением поспешно направился обратно к школе. Снежок настиг мой затылок, а следом раздался голос Финни:
– Эй, даже если у тебя действительно есть какое-то вшивое дело, ты в нашей команде. Нам нужен хоть кто-нибудь еще. Даже ты сойдешь.
Он подошел ко мне, без палочки, его новый, облегченный гипс был настолько тоньше и эластичней прежнего, что в нем можно было ходить, лишь едва заметно прихрамывая. Однако координация движений у Финни явно была нарушена, малейший изъян поверхности под ногами давал о себе знать; его походка сделалась прерывистой, как барабанная дробь, словно он на каждом шагу на долю секунды забывал, куда идет.
– Как Чумной? – небрежно поинтересовался он.
– Ну, Чумной… как он может быть? Ты же знаешь Чумного…
Сражение приближалось к нам; я чуть-чуть отклонился, и длинная очередь снежков угодила Финни в голову, он стрельнул в ответ, я подхватил с земли снежный боеприпас, и в следующий миг мы уже были втянуты в гущу боя.
Меня сбили с ног; я опрокинул Бринкера через невысокий сугроб; кто-то попытался схватить меня сзади. У всех от промокшей от распаренного тела одежды исходил дух жизненной энергии; какую-то витальность, которую высвобождает весна, излучали шерсть, фланель, вельвет. Я уж и забыл, что он существует, этот запах, который еще до первой ласточки, до первой набухшей почки оповещает о приближении весны. Я всегда радовался жизненной энергии и теплу, начинавшим испаряться от толстых и плотных зимних одежд. Вот и теперь почувствовал прилив счастья, но меня не переставала тревожить мысль о предстоящей весне: будет ли у военной формы цвета хаки, или летнего обмундирования, или какая там положена для весеннего сезона экипировка, эта аура обещания? Я был почти уверен, что не будет.