— Э нет! Если вино есть, принесешь к праздничному столу — завтра Сочельник. А на мне подготовка к Рождеству. Некогда мне, брат Паулюс.
Она торжественно сунула Его Светлость в руки брата Паулюса и добавила:
— Я вам испекла прекрасный омлет и утиный паштет свежий приберегла. С корочкой, самой вкусной во всем королевстве! И если эта дуреха Полин не сожгла хлеб, то можете прямо сейчас идти на кухню.
Пришлось смириться с неизбежным. Юный разбойник вновь оставался с Паулюсом и Лиз. И если бы он хотя бы часик поспал!
— Я приду, заберу завтрак в свою комнату, — крикнул он вслед уходящей кухарке.
А потом уныло глянул на Лиз.
23 декабря 1186 года, королевство Трезмон, «Ржавая подкова»
Харчевня при постоялом дворе «Ржавая подкова» была местом довольно примечательным в приграничной жизни Трезмона. Если где и можно было услышать какие-то вести из дальних мест да самые свежие сплетни, так это здесь. И именно отсюда они распространялись по всему королевству и далеко за его пределы. А все потому, что это был едва ли не единственный постоялый двор для благородных рыцарей на всю округу — все прочие пристанища для путников можно было найти лишь при монастырях, а там ни в кости сыграть в веселой компании, ни вина испить для лучшего настроения, ни с дамой уединиться в своей комнате было, как известно, невозможно. Того и гляди — прогонят. В лучшем случае. А в худшем — тот же час от церкви отлучат. И пусть далеко не все благородные рыцари были такими уж поборниками христианской морали, а попасть в немилость ко Всевышнему все-таки боязно.
Из-за метели, бушевавшей всю ночь по королевству, что, уж верно, было явно недобрым знамением, как, крестясь, говорил хозяин «Ржавой подковы», рыцари, оказавшиеся взаперти, долго по комнатам своим сидеть не могли. Требовала выхода рыцарская их доблесть, а бурные души их жаждали удовольствий и приятного общества. Потому, едва только рассвело, как в харчевне стали собираться благородные мужи, желавшие пропустить кружечку вина с медом да послушать, чего говорят странники из разных городов.
В центре же внимания был трубадур Скриб, слава которого шла далеко за пределы королевства, но о котором мало что было известно в действительности, кроме того, что он сбежал год назад с какой-то герцогиней.
Звуки струн его дульцимера услаждали не слишком взыскательные уши благородного рыцарства, а песенка, что он распевал между глотками чудесного гипокраса, несомненно, лучшего во всем приграничье, заставляла ноги пускаться в пляс.
Пусть вдарят барабаны
Всем лютням вопреки.