Миранда подцепила пальцем жемчужную нить. «Тихонько. Тихонечко». Она проделала бессчетное число подобных трюков, и все же каждый раз казался первым. Каждый раз ее охватывал ужас. «Не подавай виду».
Она надула губки в притворной обиде:
— Как, сэр, украшения сделают честь мне?
Продавец пожевал узким ртом, покраснел:
— Вы меня не поняли. Они бледнеют перед вашей красотой. Будь я рубином, и не надеялся бы, что меня заметят в вашем присутствии.
Ей захотелось улыбнуться по-настоящему. Простоватая внешность стеснительного юноши скрывала сердце романтика и язык поэта. Эту лавочку на грани приличия Миранда выбрала как раз из-за белесого, мгновенно краснеющего продавца. Сюда обедневшие аристократы приносили фамильные драгоценности, здесь нувориши покупали побрякушки для своих городских любовниц. Сюда могла зайти молодая женщина без дуэньи и притвориться, будто присматривается к украшениям явно ей не по карману ради того, чтобы строить глазки приглянувшемуся ей молодому человеку за прилавком. Именно такую роль Миранда и играла. Проходила мимо каждую неделю, встречалась глазами и отворачивалась, краснея. А потом, набравшись смелости, наконец вошла внутрь. Она опустила голову и, зарумянившись, сказала едва слышно:
— Вы слишком добры, сэр.
Юноша прямо-таки просиял от удовольствия, и у нее заныло сердце. Жаль губить его, такого хорошего. А она его именно губит — когда его хозяин узнает, что здесь произошло, продавца ждет полный крах. Но возвращаться с пустыми руками нельзя. Она и так долго тянула. Внутри бился крик: «Вот во что превратилась моя жизнь, и я ненавижу ее. Ненавижу!» Миранда ответила на улыбку.
Зазвенел входной колокольчик, и юноша дернулся, будто пойманный с поличным на воровстве печенек. Вошли две полноватые дамы, сухо кивнули ему. Как и у Миранды, платья их были слегка старомодными и носили следы аккуратной штопки, но на этот раз продавец, оценив вид пришедших, не стал к ним торопиться.
Миранда провела пальцем в перчатке вниз по горлу.
— Вы… вы не хотите примерить что-нибудь? — спросил продавец.
Она облизала нижнюю губу: мелькнул розовый язычок, и юноша снова не смог отвести взгляда.
— Наверное, мне не стоит.
Губы задрожали почти без усилий. И в самом деле хотелось заплакать.
— Святые небеса!
Восклицание одной из матрон заставило их обернуться. Старшая из женщин стояла, прижав одну из ладоней к груди, а другой вцепившись в свою спутницу:
— Ох, Джейн, смотри, кто там!
Вторая матрона, побледнев, кинулась поддержать подругу:
— Кто, Маргарет?
— Ужасный лорд Арчер! По улице едет его карета!