Как черная зловещая птица, перескакивая на бегу канавы, стуча подошвами по настилам кладочек и мостиков, приминая бурьяны, мчался Герета в Тулиголовы, простоволосый, длинный.
Крестьяне вытаскивали из хат сонных детей, спускались в подвалы. Пробежали, сжимая винтовки и автоматы, полуодетые пограничники, занимая места в запасных окопах и блокгаузах. Старший лейтенант Зубарь чуть не сшиб богослова.
Полуобернувшись, он крикнул бегущим за ним бойцам:
— Занимаем огневую точку у моста!
Когда Роман вбежал во двор приходства, деревянная церковь уже пылала вовсю. В стороне, держа под мышкой Библию и епархиальные книги, следил за пожаром окруженный толпой полуодетых прихожан Ставничий. Герета остановился возле старика и взял его под руку. Оглушительный треск снаряда заставил их пригнуться. Ослепительная вспышка пламени возникла там, где еще секунду назад остро вырисовывался на фоне кровавого неба угол приходства. Обрушилась крыша, и стайка перепуганных голубей вырвалась из-под падающей кровли.
Еще разрыв!
Сообразив, что гитлеровцы перенесли беглый огонь на территорию приходства, прихожане стали разбегаться. Кое-кто уносил выхваченные из пламени иконы в золоченых киотах.
Герета силой потащил священника в подвал. Из квадратного выхода крепкого подвала они увидели, как рухнул в огонь, рассыпая искры, купол церкви, как снаряды добивали дом Ставничего,—должно быть, немецкие артиллеристы предполагали, что в кирпичном доме разместилась пограничная застава.
— Не надо, отец Теодозий,— пытался успокоить рыдавшего Ставничего Роман.— На пепелище сгоревшего дома не льют слез.
— Да, но с этим приходством столько связано... Боже... Боже... В этом доме родилась Иванна, тут она выросла.
— Когда горят леса — не время жалеть о розах,— глядя на запад, заметил Герета.— Не печальтесь, отец Теодозий. Такие пожары — к добру. Это гром кары божьей!
Обращая к Роману заплаканное небритое лицо, Ставничий горячо сказал:
— Как вам не стыдно, сын мой! Я пережил уже не одну войну и знаю, что она сулит народу. Это начало нового, страшного горя...
— Но это особая война! Очистительная! — лихорадочно прошептал Роман.— Когда покарают всех отступников, на пепелищах вырастут новые храмы Христовы, лучше прежних...
Вырвавшись из сарая, по освещенному пламенем двору заметались, гогоча, перепуганные, ошалелые гуси. Через каменный забор приходства перемахнуло несколько гитлеровцев.
Вот они, первые завоеватели!
На рогатых тевтонских касках у них в то первое утро войны были колосья пшеницы, пучки васильков. Отблески огня отражались на металлических поясных пряжках с надписью: «С нами бог».