Лёд прогибался, пружинил. Гнал пузыри по течению и опасно похрустывал. Отделяясь от воды, лёд делался прозрачен, смыкаясь с ней — чернел. Ул скользил теперь особенно внимательно, не делая ни единого резкого движения.
Выбирал место, выверял шаг…
Рывок, полет над водой большой полыньи, касание вскользь об лед пальцами ног и рук, коленями, локтями — и спокойное скольжение. Лёд у малого острова всё толще, стремнина всё дальше.
Вот и берег. Здесь удобно взять ивняк для корзины. Заросли густы, за ними — поляна и вид на пологий дальний от деревни берег реки Тосы.
Толковое место, чтобы подозвать ледоломок и посвистеть с ними о важном. Сото сам по себе человек хороший. Его жена и того лучше: помогала маме Уле даже в худшие времена, не имея сил поддерживать в сытости свой дом. Не менее важно и то, что семья Коно — она вроде хребта для деревни. Подломится сила старшего сына, не одному старику Коно беду расхлёбывать. Мама Ула помнит времена, когда в Заводи хэшем звался второй отпрыск лодочника. Вроде, при нем и снег в зиму имел цену, такая осталась у людей жутковатая присказка…
— В большом городе научусь читать, — улыбнулся Ул, посвистывая и щурясь. Робко добавил: — И рисовать.
По кромке льда и жухлой травы, пробитой иглами упрямой зелени, прыгали три ледоломки. Из тумана летела четвертая, досадливо цокала: упустила рассказ, упустила.
Ул помолчал, наблюдая птах и собираясь с духом. Как не мёрзнут их паутинные лапки? Как хватает им мужества лететь впереди большого тепла, в студёную зиму, опасную голодом, даже смертью? Ул сноровисто резал скользкие прутья, вышелушивал из глазури льда, чистил от коры. Руки сами, привычно, сооружали клетку. Прутья редкие — не удержат и голубя в арках плетения. Ледоломки подбирались всё ближе, охотно приняв рассыпанное для них угощение — целый ком мотыля, уворованного из запасов Сото, пока безнадёжно честный хэш слепо глядел на собеседника, «взятого за горло».
— У Сото в саду сытно и спокойно, — пообещал Ул, слушая звонкий щебет. — Змей там нет, честно. С кошками разберусь, мы знакомы. Глупо говорить такое вслух, я понимаю. Вы не люди, да и я, вроде, не домик в наём сдаю. Но молча плести не получается. Иногда во мне просыпаются мамины привычки, я делаюсь болтлив. Особенно теперь. Не могу понять, страшно мне или интересно. Глупости, что я не человек. Надо ж сказать такое! Да, расту медленно. Может, я невысокий? Не лазал бы по чужим сараям, проверяя несушек прежде хозяйских детей и котов, не видел бы в темноте. А волосы… А что — волосы? Ничего особенного. Лия сказала, я цветочный человек. Лия слишком красивая, вот она — из сказки. Она так улыбается…