Ул стряхнул куртку, набросил приятелю на спину. Сам укутался в плащ, пританцовывая. Хотелось орать на всю улицу: эй, люди, я не бес! Я тут родной, даже если отличаюсь от вас. Сэн наблюдал нелепое поведение приятеля, иногда качал головой, но терпел. Он шагал по улице, куда Ул его вытолкнул, прыжком взлетев на высокий фундамент углового дома. Оттуда Ул спустился длинным шагом, спружинил в полуприсед и побежал впереди ноба, пританцовывая и выкрикивая имя «хозяина».
Постепенно Сэн устал от ужимок и прыжков. После второй или третьей коновязи, по жерди которой петухом прошёлся Ул, молодой ноб безжалостно подсек его под колени и смахнул на камни. Вмиг оказался сверху, прижал, ловко скрутил руку — так мама Ула отжимала белье, наверное. Стало больно, нос сам собой уткнулся в булыжник. Голос злого до шипения Сэна велел не позорить честь ноба, пока его же свободная рука удерживала капюшон на горящих солнечной рыжиной волосах. Пришлось встать, отряхнуться и чинно испросить прощения на глазах у маленькой толпы, уже сбившейся и наблюдающей гнев ноба — молодого, но весьма решительного в управлении слугами.
Дальше до самой палаты шли молча, Ул глядел под ноги, но отказывал себе в праве собирать медяки. У парадной лестницы Сэн звонко приказал ждать. Глянул на башенные часы особняка градоправителя, фасадом выходящего на Первую площадь и сообщил, что вернётся через час, не ранее.
Улу как раз хватило времени, чтобы проскользнуть к начальнику стражи Тосэна и гадчайшим, подобострастно-ядовитым тоном, заимствованным у второго сына семьи Коно, сообщить, стоя на коленях и выказывая униженное почтение «нищеброда»:
— Целую ноги, сиятельный хранитель Тосэна, долгих лет и всё такое… Я состою при нобе Донго, да будет он здоров. Дельце вышло: запамятовали вы указать хэшу, что объявлен бал. Я покуда запамятовал указать в чиновную палату, что вы запамятовали. Вот… Такая беда, это ж на вас получается вина и на мне, умолчавшем, равная… Прямо указано: порка принародно, ежели умолчать, ага. Ну, мне оно привычно, а вам… простите великодушно. Уж я кинулся в ноги хозяину, вину, значит, заглаживал, чтобы и он не сообщал. Он человек чести, он и не думал. А только он пеший человек чести, — Ул выделил важное слово и перевёл дух, радуясь молчанию главы стражи, окаменевшего после упоминания порки. — Радея о хозяине я посмел, раз память у нас с вами плоха, ну, изложить на бумаге. Мы, видите, хлопочем нобу Донго коня от щедрот города. Погорел его дом, славному роду пришло ущемление… Я попросил переписчика, все буквы стоят верно. Тут бы еще подпись от человека, чья честь весома, вот как ваша, славнейший ноб.