– Логично. Ты хочешь сказать, что из одной точки времени можно перемещаться не только вперёд, но и назад?
– Или из одной системы координат в другую.
– Что-то больно мудрёно ты тут нарисовал. Ни о чём подобном я до сих пор не слышал.
– Хорошо. А ты слышал о людях, которые пропадали бесследно. Или о людях, которые появлялись бы ниоткуда?
– Про исчезновения людей, конечно, слышал, но зачастую этим случаям были вполне правдоподобные объяснения – убили и спрятали труп, утонул и не нашли и так далее. Про появления… – Крылов задумался. – Что-то вроде слышал…
– А помнишь, я тебе рассказывал историю доктора Максимовича о французе, потерявшем память и разговаривавшем на древнем языке.
– А ты её не сам придумал?
– Можешь, при случае, спросить у доктора.
– Значит ты из другой системы… координат?.. А ты меня не разыгрываешь?
– Вообще-то первым начал ты.
…… … … … … … … … … … … … … … … … … … …
– Но все твои знания, изобретения?..
– Какие изобретения? Металлическое перо? Оно было уже в древней Греции, просто у них не было бумаги. Керосиновая лампа известна на востоке с девятого века, просто у них небело керосина. Да ты на бульотку посмотри – добавь стеклянную колбу сверху и заправь её керосином – получишь керосиновую лампу
– А вот это? – Он показывал на листы со схемами осей координат.
– А это обосновал Леонард Эйлер в… кажется в 1765 году. – Вот, пусть проверяет.
– Всё?
– Все, дедушка Крылов, это тогда, когда под твоим портретом вторая дата появится. Carpe diem cras.
С Иваном Андреевичем Крыловым мы познакомились в августе прошлого года в период моего вояжа в Москву. И знакомство наше состоялась при… драматических, можно сказать, обстоятельствах.
Москва меня не впечатлила. Это Филька, дальше Карачева никуда не ездивший, был в телячьем восторге и смотрел на всё с широко открытым ртом, мне же было просто любопытно – Москва Белокаменная оказалась Москвой Деревянной.
Поселился я со Степаном и Филькой в герберге на Никольской улице, как нам посоветовал Габриэль. Для Степана и Фильки был снят номер в полуподвале, а мне на втором этаже. Кибитку нашу и лошадей определили в специальный каретный сарай и конюшню на заднем дворе. На первом этаже герберга находилась точка общепита (а может, наоборот – на втором этаже герберга были жилые комнаты).
Первоначально я хотел остановиться на каком-нибудь постоялом дворе, но Габриэль, вопреки советам Степана, стал настаивать на том, что бы я поселился в более респектабельном месте – этом самом герберге.
Я слово «герберг» никогда не слышал, поэтому меня и сейчас, как скажет когда-нибудь товарищ Бунша, мучают смутные сомнения, что это не моя Москва, но… теперь уж какая есть.