– Как идет следствие? Купер больше ничего не рассказывает. Вы все еще под прицелом?
Про следствие мне разговаривать не хочется. Полиция меня допрашивала на той неделе пару раз, каждый раз находя новый способ спросить о пропавших из медпункта «ЭпиПенах». Как сказал мой адвокат, повторение вопросов означает, что следствие зашло в тупик, а не то, что я главная подозреваемая. Но это Джейка совершенно не касается, и я выдаю ему глупую выдуманную историю о том, как детектив Уилер на глазах у нас слопала в допросной целую тарелку пончиков.
Джейк поднимает глаза к потолку.
– Значит, в общем, они ни к чему не пришли.
– Сестра Бронвин думает, что надо бы им получше покопаться в прошлом Саймона.
– При чем тут Саймон? Он же, черт побери, мертв!
– При том, что могут появиться подозреваемые, о которых полиция пока не подумала. Другие, у которых были причины желать, чтобы Саймона не было.
Джейк досадливо вздыхает и закидывает руку за спинку стула.
– В смысле, обвиняется сама жертва? То, что случилось с Саймоном, не его вина. Если бы никто не делал мерзостей исподтишка, «Про Это» даже не существовало бы. – Он смотрит на меня, прищурившись. – И ты это знаешь лучше других.
– Это не делает Саймона ангелом, – возражаю я, удивляясь собственному упрямству. – «Про Это» обижало многих людей. Не понимаю, зачем он его так долго вел. Ему нравилось, что его боятся? Вы же с ним были друзьями детства. Он всегда был таким? Вы поэтому перестали дружить?
– Ты ведешь расследование вместо Бронвин?
Это он мне так презрительно улыбается?
– Мне любопытно не меньше, чем ей. Сейчас Саймон – центральная фигура в моей жизни.
Он фыркает:
– Я тебя пригласил не для того, чтобы ты со мной спорила.
Я смотрю на Джейка пристально, выискивая хоть что-нибудь знакомое в его лице.
– Я не спорю. Мы ведем беседу. – Но при этих словах я сама пытаюсь вспомнить, когда в последний раз не соглашалась на сто процентов со всем, что он говорил. Вспомнить не удается.
Подняв руку, я начинаю теребить сережку, почти стягивая ее и потом отпуская. Этот нервный жест пришел на смену привычке наматывать прядь волос на палец.
– Так для чего ты меня сюда пригласил?
Он морщится и отводит глаза.
– Остаточная забота, наверное. Ну, и я имею право знать, что происходит. Мне все время звонят репортеры, и это меня достало.
Звучит так, будто он ждет извинений. Но я уже достаточно извинялась.
– Меня тоже.
Он молчит, и в наступившей тишине становится слышно, как на самом деле громко стучат часы у него над камином. Я отсчитываю шестьдесят три удара перед тем, как спросить: