Дуэль и смерть Пушкина (Щеголев) - страница 384

С. 59. Имеется в виду выражение Пушкина из письма к П. В. Нащокину: «Что-то будет с Алекс<андром> Юрьевичем <Поливановым, который сватался за Ал. Н. Гончарову. — >7. Л.>1 ...Воображаю его в Заводах en tete-a-tete <с глазу на глаз — фр> с глухим стариком, а Нат.<алью> Ив.<ановну> ходуном ходящую около дочерей крепко накрепко заключенных» (около (не позднее) 20 июня 1831 г. — Акад. Т. 14. С. 178).

С. 59. Письмо Пушкина от 11 июня 1834 г. (Акад. Т. 15. С. 158—159).

С. 59. Письмо Пушкина от 26—27 июня 1834 г. (см.: Письма последних лет. С. 53, 233).

С. 59. Письмо Пушкина от 14 июля 1834 г. — Акад. Т. 15. С. 181.

С. 59. Письмо к мужу от 12 сентября 1835 г. Подлинник по-французски.

С. 59. Письмо от 4 мая 1835 г.

С. 60. Она очень похожа на дылду или ручку метлы — сравнения кавказской галантности (фр.).

С. 60. Современники по-разному определяли роль Александры Николаевны («Александрины») в доме Пушкиных. В рассказах В. Ф. Вяземской она выступает «добрым ангелом» поэта, поклонницей его таланта и помощницей в домашних делах (см.: Я. в восп. 1974. Т. 2. С. 163). Свидетельство Вяземской, что «хозяйством и детьми должна была заниматься Александрина», косвенно подтверждает анекдот о сыне «Сашке», который Пушкин рассказывает Нащокину в письме от 27 мая 1836 г.: «Ему запрещают (не знаю зачем) просить, чего ему хочется. На днях говорит он своей тетке: „Азя! Дай мне чаю: я просить не буду"» (Акад. Т. 16. С. 121). Другие современники (О. С. Павлищева, Анна Н. Вульф) поэта писали об увлечении поэта свояченицей. О том, что Пушкин якобы влюблен в А. Н., сообщает брату Андрею С. Н. Карамзина 27 января (в день дуэли). См. отрывок из ее письма ниже — в примеч. с. 486 наст. изд. Вяземский и С. Н. Карамзина шокированы. А. О. Россет отношения в семье Пушкиных определяет иначе: «сплетни» («Тогда уже, летом 1836 года, шли толки, что у Пушкиных в семье что-то неладно: две сестры, сплетни, и уже замечали волокитство Дантеса» — Я. в восп. 1974. Т. 2. С. 315). А. А. Ахматова убедительно показала, что «сплетня» была пущена в оборот Геккерном и Дантесом, чтобы опорочить Пушкина и, может быть, спровоцировать его дуэль с одним из братьев Гончаровых (Ахматова. С. 141). В распространении этой сплетни участвовали враги поэта, в том числе И. Г. Полетика, которая даже в 70-е гг. продолжала повторять, что дуэль произошла из-за ревности Пушкина к Александрине и боязни, что Дантес увезет ее во Францию. Эту версию («версию Дантеса», — как пишет Ахматова) излагает и друг Дантеса по полку А. В. Трубецкой (см. наст, изд., с. 359). В несколько ином варианте мы находим ее в воспоминаниях А. П. Араповой (см. ниже, с. 360—362). В исследовательской литературе она нашла отражение в книге Н. А. Раевского «Портреты заговорили» (Алма-Ата, 1976. С. 20—21). Поводом к сплетне могли послужить доверительные отношения между Пушкиным и свояченицей. Умная, наблюдательная Александрина (см. ее письма к Д. Н. Гончарову в кн.: Вокруг Пушкина. С. 241—330) сочувствовала поэту. Он делился с ней своими планами и намерениями. Это подтверждает, например, ее письмо к брату Дмитрию от конца июля 1836 г., в котором имеется тщательно зачеркнутая фраза. Ее разобрала И. Ободовская. Передавая брату просьбу Пушкина прислать писчей бумаги разных сортов, Александрина Николаевна добавляет: «Не задержи с отправкой, потому что мне кажется, он скоро уедет в деревню». И. Ободовская полагает, что Пушкин собирался летом 1836 года увезти жену в деревню. Своим планом он поделился с Александриной, прося сохранить его в тайне, — потому она и зачеркнула эти, случайно вырвавшиеся слова (см. об этом: Вокруг Пушкина. С. 311). Александрина была одной из двух женщин (второй была Е. Н. Вревская), которые знали о предстоящей дуэли и понимали, что предотвратить ее нельзя, — обстоятельства были сильнее поэта. Характерно и письмо Александрины также к брату Дмитрию, написанное уже после женитьбы Дантеса, когда в семействе Геккернов разыгрывалась картина семейного счастья. Эта картина ввела в заблуждение даже проницательную С. Н. Карамзину (см. ее письмо на с. 485 наст, изд.), но не обманула А. Н. Гончарову. В начале двадцатых чисел января 1837 г. она пишет: «Все кажется довольно спокойным. Жизнь молодоженов идет своим чередом, Катя у нас не бывает; она видится с Ташей у Тетушки и в свете. Что касается меня, то я иногда хожу к ней, я даже там один раз обедала, но признаюсь тебе откровенно, что я бываю там не без довольно тягостного чувства. Прежде всего я знаю, что это неприятно тому дому, где я живу, а во-вторых, мои отношения с дядей и племянником не из близких; с обеих сторон смотрят друг на друга несколько косо, и это не очень-то побуждает меня часто ходить туда. Катя выиграла, я нахожу, в отношении приличия, она чувствует себя лучше в доме, чем в первые дни. Она слишком умна, чтобы это показывать, и слишком самолюбива тоже; поэтому она старается ввести меня в заблуждение, но у меня, я считаю, взгляд слишком проницательный, чтобы этого не заметить. В этом мне нельзя отказать, как уверяла меня всегда Маминька, и тут она была совершенно права, так как ничто от меня не скроется. <...> Что касается остального, то что мне сказать? То, что происходит в этом подлом мире, мучает меня и наводит ужасную тоску. Я была бы так счастлива приехать отдохнуть на несколько месяцев в наш тихий дом в Заводе» (Там же. С. 328—330).