Съемки у Ричарда проходили в одном из самых эксклюзивных джентльменских клубов Лондона. В этой части города можно встретить сплошь политиков и крупных бизнесменов, только изредка сюда забредают туристы.
На входе мое имя нашли в списке приглашенных. Вместо швейцара меня встретил парень из киношной тусовки. Точно киношник. В этом клубе не носят обтрепанных джинсов, мятых футболок и бандан. Здесь дворецкие и официанты ходят во фраках и носят белые перчатки. Этот тип из кино выглядит как Джек-Воробей на приеме у Ее Величества. Он зачеркнул мою фамилию в списке и указал, как пройти на второй этаж, где расположились гримерки.
Меня трясло, как в лихорадке, ладони потели, пришлось незаметно вытирать их о джинсы. Впрочем, вся моя одежда и так отсырела под типичным январским лондонским дождем. Сердце колотилось, меня бросало то в жар, то в холод. Лишь бы дезодорант не подвел, как обещают в рекламе! Сейчас! Сейчас я его увижу! Я сунула в рот мятный леденец, еще раз быстро вдохнула и повернула за угол.
Но меня встретил не Ричард.
— Mon Dieu,[1] как ты похудела!
— Флоренс!
Я еле овладела собой, чтобы не показать своего разочарования.
Миниатюрная франкофилка из Техаса звонко чмокнула воздух возле моей щеки. Ее ярко-рыжие волосы, как всегда, торчали во все стороны, губы были пунцово-алые, от нее пахло «Шанелью» и табаком. А глаза горели, как уголья. Никто не признал бы в ней американку. Она выглядела совершенно по-парижски.
Меня впихнули в тесную гримерку и велели полчаса не открывать глаза. На мой вопрос, чем была занята Фло, кроме этих съемок, в последнее время, последовал подробный отчет о масштабной ярмарке стилистов в Париже. Потом пришел художник-костюмер и принес длинное черно-красное платье. Флоренс помогла мне одеться.
— Ну а ты чем занимаешься, chérie?[2] — поинтересовалась стилистка, застегивая у меня на спине крючки корсажа.
— А у меня новая работа, — не без гордости объявила я. — И два раза в неделю я бегаю в парке. А еще еда в школьной столовой стала лучше.
— Тебе идет, — оценила Флоренс, — так, теперь надо накрасить губы. Стой! Не шевелись!
И она кисточкой в несколько слоев накрасила мои губы кораллово-красной помадой.
Наконец мне разрешили посмотреть на себя в зеркало. И это было волшебно! А в дверях уже стоял Ричард. И тут же мое бедное сердце опять забилось, в животе запорхали бабочки, ладони вспотели. Он мной явно любовался. Сам же Ричард бы одет в черный костюм, белую манишку, галстук-бабочку и выглядел так, как будто собирался на прием к королеве. На этот раз и я, благодаря Фло, не чувствовала себя серой мышью.