Преодолевая некоторое сопротивление, он обнял Ингер, стоя на коленях над телом Кнута, и стал утешать ее, бормотать всякую бессмыслицу, поглаживая по растрепавшимся волосам. Ингер продолжала рыдать, но уже не отталкивала его. Ее положение ухудшилось не менее, чем положение Гуннхильд. Дочь Олава лишилась жениха, потому что он погиб, а дочь Горма лишилась возможности стать законной женой своего похитителя, потому что два рода больше не могли обменяться невестами в знак равенства и дружбы. И на пути к соглашению теперь лежало окровавленное тело.
– Ну что ж, по крайней мере, боги послали им равенство, которого они так желали, – заметил Торгест Стервятник. – И у Кнютлингов, и у Инглингов теперь осталось в роду по двое взрослых мужчин…
* * *
На третий день ожидания Гуннхильд, не находя себе места от беспокойства, тайком сделала рунный расклад. Но, едва глянув, зажмурилась и смешала руны на белом платке: защита богатства сопровождалась угрозой смерти от врагов так явных, так и тайных. Горм и Тюра держались с невозмутимым достоинством, но были более обычного молчаливы и даже немного рассеянны, чего сами не замечали. И их мысли вращались вокруг отсутствующих детей, из которых каждому по-своему грозила серьезная опасность. Гуннхильд подозревала, что и они пытались вопрошать о будущем руны, но и их ответ не порадовал. Не случайно Горм принес жертвы – по барашку к камню Фрейи и к Дому Фрейра, пытаясь выкупить у богов и судьбы удачу для рода. Или хотя бы жизнь своих детей.
Однако новости нашли ее сами. Прогуливаясь неподалеку от усадьбы, Гуннхильд увидела бредущего до дороге Кетиля Заплатку.
– Как поживают в Эклунде? – спросила она, когда нищий со своей клюкой доковылял до нее и поклонился.
– Не сказать, чтобы очень хорошо. – Кетиль покачал растрепанной полуседой головой и многозначительно подмигнул. – Тамошняя хозяйка связалась с дурными людьми.
– Хлода? – Гуннхильд еще раз огляделась, но, к счастью, никого поблизости не было.
– Она сказала правду, когда поклялась, что не делала ту руническую кость. Ее сделал кое-кто другой. Там в лесу за усадьбой живет одна дурная женщина, что знается с ворожбой. И госпожа знает к ней дорожку – я сам видел, как она однажды ходила туда под вечер, а все домочадцы в это время думали, что она лежит у себя в спальном чулане. Она притворилась, будто ей дурно, и улеглась в постель, а сама тайком вышла и пустилась бежать через лес, так что я, хотя меня не тошнит, едва смог за ней угнаться. Зато госпожа привела меня прямехонько к такому дому, что впору в нем гнездиться троллям. На всех хуторах в округе про этот дом знают. Там живет ведьма – и мать ее была ведьма, а отец, должно быть, какой-нибудь тролль. Уллой ее зовут, но только никто ее к себе-то не зовет, а если кому есть до нее нужда, то ходят к ней туда, в лес. Говорят, она умеет наводить порчу, отнимать ветер, красть улов – еще пока он в море. К ней ходят, если кому нужен попутный ветер – она продает его. Ну, в этом люди сознаются. Если кто хочет навести болезнь, или безумие, или смерть на своего врага, о таком ведь не станешь говорить. И если госпожа из Эклунда подружилась с такой женщиной, это к добру не приведет.