– Да ты христианин! – сообразил Харальд, кстати приметив на серебряной цепи Бергрена небольшой бронзовый крест ирландской работы, до того прятавшийся под «молоточком Тора».
– Особенно когда нищие – тоже христиане, – кивнул Бергрен. – Эти «хирдманы Христа» любят путешествовать – когда на старом месте примелькаются и хозяевам наскучат их байки.
– А никто из тех, кто с тобой приехал, не знает ли о Олаве побольше?
– Да со мной почти никого и не было. Кроме моих людей и той пары побирушек, я привез только кузнеца с двумя подручными, он ищет работу. Да и все. Ты же видел мой корабль – на нем особо много не увезешь, поэтому я предпочитаю такой груз, какой занимает не слишком много места.
На этом Харальд и распрощался с готландцем. Тот вскоре приехал в Эбергорд и немало порадовал Горма и его гостей рассказами о Гардах, о событиях в той стране и разных товарах, которые перевозятся туда и оттуда. Зашла речь о мечах, которые Бергрен хотел купить: хирдманы и гости Горма стали хвастаться своими мечами, их клинками и богатой отделкой. Кнут показал меч, который раздобыл в последнем бою перед виком Хейдабьор, взяв у убитого противника: он и впрямь был хорош, старинной работы, даже с крупной мозаичной бусиной, вделанной в рукоять. Такие бусины издавна были известны и назывались «волшебными камнями». Возможно, когда-то давно вместо них и правда использовались драгоценные камни, и считалось, что прикосновением такого камня можно исцелить рану, нанесенную клинком.
– Но ведь такие вещи дорого стоят, да и у франков запрещено продавать клинки иноземцам, – заметил Горм. – Ты, должно быть, привез очень много серебра?
– Я привез кое-что получше! – улыбнулся Бергрен. – Я ведь бываю на Восточном пути и прошлым летом привез очень хорошие меха – куньи, бобровые, даже собольи шкурки из Бьярмии. На них у франков и саксов очень хороший спрос, и ради того, чтобы раздобыть их, они готовы даже обманывать собственных королей. Ведь я не ошибаюсь, святой отец?
– Это правда, – с опечаленным видом вздохнул епископ Хорит. – Многих христиан эти знаки мнимой земной славы нередко ослепляют, приводя в безумие.
– Я не располагаю продавать эти меха здесь, но, может быть, девушкам любопытно будет взглянуть на них. – Бергрен с улыбкой посмотрел сперва на Ингер, потом на Гуннхильд, как ей показалось, особенно пристально. – Они могли бы заехать в ближайшие дни к моему другу Фроди, пока я еще здесь.
При этом он едва заметно кивнул Гуннхильд – а может, ей показалось. Потом он будто невзначай опустил руку на рукоять висевшего на боку скрамасакса – меча он не взял с собой, направляясь в гости к конунгу. Никто ничего не заметил, а Гуннхильд проследила за его рукой и вдруг застыла. Скрамасакс был самый обыкновенный, но шнур, на котором он крепился к поясу! Этот шнур из красной шелковой пряжи она знала очень хорошо, ибо сама его плела. Чтобы совместить красоту и прочность, внутри он был свит из крепких льняных нитей, а сверху одет в шелк. Не далее как прошлой весной она сама его сделала и подарила своему брату Рагнвальду…