Лайла подумала о своих родителях, которых она нежно любила, но которые являлись источником горя и раздражения в ее жизни, и ей вдруг захотелось сказать ему в ответ: «Лучше тебе этого и не знать, можешь мне поверить». Но она понимала, что ее слова могут быть восприняты как черствость. Поэтому, когда Гордон спросил о ее семье, Лайла только коротко ответила:
— Если ты читал Теннесси Уильямса, то наверняка знаешь эту историю.
Ее воспитание по сравнению с тем, что получил Гордон, выглядело просто идиллическим. Судьбе показалось мало того, что его бросили отец и мать, и, когда Гордону исполнилось шестнадцать, умер дедушка, после чего с бабушкой случился удар, полностью подорвавший ее здоровье.
— Помощь извне мы себе позволить не могли, поэтому ухаживать за ней пришлось мне, — продолжал Гордон все тем же прозаическим тоном, явно не желая изображать из себя какого-то героя. — Мои братья старались изо всех сил, но я был старшим, и поэтому заботы по дому в основном легли на мои плечи. Должен признаться, это было нелегко. Я тогда трудился на двух работах, да еще сбивался с ног, борясь за высокие оценки, чтобы получать стипендию. Но я не хотел ничего менять. Было бы ужасно, если бы бабушку поместили в какой-то государственный приют для престарелых. По крайней мере, свои последние дни она провела дома вместе со мной, Билли и Кейтом.
— Ты, должно быть, очень любил ее. — Лайла почувствовала, как у нее сжалось горло.
Интересно, смогла бы она при определенных обстоятельствах поступить так же самоотреченно?
Он улыбнулся, и на его лице появилось нежное выражение.
— Она была мне единственной настоящей матерью.
Лайла с грустью снова подумала о Рози, которая была для нее намного больше, чем просто домоправительницей. Она была ей второй матерью.
— Что ж, я уверена, что она бы гордилась тобой, — сказала она.
Гордон пожал плечами.
— Все, чего она хотела, — это чтобы я был счастлив. Она, бывало, говорила мне: «Горди, если бы ты играл на банджо где-нибудь на перекрестке и при этом ощущал, что родился на земле именно для этого, я была бы самой счастливой бабушкой уличного музыканта в мире».
— На меня ты не производишь впечатления человека, который может играть на банджо на улице, — заметила Лайла.
— Не смог бы и двух нот взять, даже если бы от этого зависела моя жизнь, — охотно согласился он.
— Так чего же ты хочешь на самом деле?
— Ох, здесь все, как обычно. Заработать свой первый миллион, пока мне не исполнилось тридцать, — ответил он с легкостью, прятавшей за спокойным улыбающимся взглядом стальное намерение добиться своего.