Уже поверила. Прямо сейчас и всей душой.
— Я не понимаю, в чем сознаться? — спросила, все так же честно и преданно глядя в глаза Аттинура. — Я уже рассказала как все было. Уверена, мои «друзья» не опровергнут, мною сказанное.
Магистр резко повернув голову воззрился на парней.
И вот тут и Славен и Тихомир были вынуждены признать:
— Мы не слышали, о чем конкретно она говорила с призраком.
Проблема в том, что даже если бы они и хотели солгать, особо возможности у них не было — дойдет дело до суда, им придется давать присягу, а клясться в том, в чем сто процентов не уверен, никто не будет.
В кабинете главы УМа повисла тишина. Напряженная, тяжелая тишина. Видимо оба магистра осознавали, что я признаваться ни в чем не намерена. И предъявить им было совершенно нечего. И давить на меня нечем.
Ну я так думала.
— Отдай ее мне, — внезапно произнес Сарантус.
— Не могу, — с нескрываемой досадой ответил Аттинур, — если Воронир узнает…
Договаривать он не стал. Вновь посмотрев на меня, заскрежетал зубами, не скрывая ни ненависти, ни безумного желания избавиться от меня, и выговорил:
— Ступайте, студентка Радович.
Склонив голову, я развернулась и вышла, стараясь сдержать победную улыбку — я справилась, сдала зачет, я молодец!
И вдруг в приемную распахнулись двери и я увидела входящих драконов. Как во сне время вдруг замедлилось, в воздухе, казалось, застыли пылинки, сэр Овандори замер с открытым ртом, а я предусмотрительно юркнула в сторону, понимая, что такие важные люди как сами драконы, приемной не ограничатся. И была права — все трое не удосужив секретаря и взглядом, направились к магистру Аттинуру. Взмах руки первого дракона и двери распахнулись перед ними сами…
Дальнейшее мне было неизвестно, так как внезапно подал голос мой живот, требуя хоть какой-то пищи и мне пришлось поспешить прочь.
* * *
— Драконы! Настоящие драконы в университете.
— Говорят, сэр Овандори в панике.
— Прибыли лично к магистру Сарантусу.
— Да не лично, а по его душу!
— А Радович, слыхали, приволокла всю колымагу призрачного ямщика.
— Как и всегда — выпендриться решила.
От последнего ложка в моей руке замерла, так и не донеся похлебку до рта. «Как и всегда — выпендриться решила»?! Они серьезно?
— Ты кушай, кушай, не обращай внимания, — посоветовала, проходя, миссис Иванна.
Эта добрая женщина единственная за все прошедшие годы проявила ко мне участие, и выбила мне место на кухне, в закутке, отделенном от общего обеденного зала фанерной перегородкой. Так что теперь я могла заходить никем не замеченная через кухню, и есть так же невидимая студентами. И это было замечательно. Пусть на кухне чадило, и нередко от запаха свеженарезанного лука слезились глаза, но по крайней мере никто ничего «совершенно случайно» не выливал на меня, я, торопливо евшая, не становилась предметом всеобщих насмешек и веселья, и в целом только сейчас я могла есть нормально.