И тут открылась дверь.
Дракон в черном мундире вошел без стука, молча подошел ко мне и протянул черный свиток.
Я не взяла, у меня почему-то задрожали руки, поэтому послание взял Хатор, после чего посыльный нас покинул.
Дракон, глянув на меня, тихо спросил:
— Открыть?
Я кивнула.
Взяв нож, Хатор разрезал сургуч, развернул свиток и оттуда на стол выпал… отчет по практике. На нем так и было написано: «Отчет по практике в Долине драконов, выполнила студентка Милада Радович». А ниже стояла печать «Засекречено» и подпись «Главнокомандующий Драконьей долины Ирэнарн-Ррат-Эгиатар». Хатор осторожно подцепил страничку, открыл отчет, но там все было магически зашифровано, и не оставалось сомнений, что таким же образом дело обстояло на всех страницах.
Но я лишь мельком взглянула на отчет, потому что все мое внимание приковало написанное в самом свитке:
«Я не желаю вас больше видеть! Никогда, ни коим образом, ни даже по самой обоснованной причине! Попадетесь мне на глаза еще раз, и клянусь, наплевав на чувства благодарности и жалости, я возьму все то, на что имел полное право с первого мгновения!»
Подписи не было… она и не требовалась… Как не требовалось и второго подтверждения тому, что я переписывалась в блокноте вовсе не с магистром Валентайном — этот резкий, с сильным нажимом, решительный почерк невозможно было не узнать.
А потом оно все как-то начало расплываться… медленно, но основательно…
Камали, сидящая рядом, вдруг вскочила, выхватила свиток из рук потрясенного Хатора, от чего тот развернулся до конца и на стол выкатилось два серебряных разных браслета, и на руке ее полыхнул огонь, сжигая все послание без остатка.
— Да я его на части раздеру! — взревела в неистовстве драконница.
— Успокойся, — очень тихо сказал Хатор, — он дракон правящего рода, она человек, он действительно в своем праве.
— А мне плевать! — заорала Камали. — Да я за слезы своих детей кого угодно порву!
И только тогда я поняла, что это не надпись в свитке размылась, это с моих ресниц тихо падают слезы. Когда поняла, быстренько встала и ушла к себе умываться. Долго-долго умываться, и плакать, вот совсем не плакать… потому что плакать можно, когда есть кому тебя пожалеть… А я сирота, меня жалеть не кому.
Когда вернулась их купальной, поняла, что ошиблась — Камали ждала меня. Ничего не говоря, она просто протянула руку, а едва я подошла, усадила рядом, обняла и прошептала:
— А пошел он, плакать из-за него еще.
Я улыбнулась.
— Завтра в Храм пойдем, — поглаживая меня по волосам, продолжила Камали, — там красиво будет, невероятно просто. И древний будет раздавать всем пирожки, вот увидишь сколько радости будет. И я тебя роду представлю, они тебя примут и полюбят, вот увидишь, тебя невозможно не любить… А вот браслеты уже потом, как из храма вернемся, наденешь.