Эта свирепая песня (Шваб) - страница 46

– Я не хочу…

– Твои желания тут ни при чем! – оборвал его Лео. – Нельзя строить сопротивление и морить себя голодом! Ты знаешь, что будет, если ты не станешь есть. Твои драгоценные отметины исчезнут, и тебе придется начинать заново…

Но Август боялся совсем другого: Лео был об этом прекрасно осведомлен.

Проблема заключалась не в исчезновении меток, а в том, что Август мог утратить вместе с ними. С Лео это уже произошло.

– Сколько их у тебя, а, братец?

Август сглотнул.

– Четыреста восемнадцать.

– Четыреста восемнадцать дней, – повторил Лео. – Впечатляет. Но ты не можешь иметь все сразу. Либо ты ешь, либо идешь во тьму. Сколько умерло, когда ты сорвался в прошлый раз? Восемь?

У Августа сдавило горло.

– Девять, – прошептал он.

– Девять невинных жизней, – подыжожил Лео. – И все из-за того, что ты отказываешься от пищи.

Август обхватил себя руками.

– Чего ты хочешь?! – сердито проговорил Лео. – Быть обычным человеком?

Он выплюнул последнее слово, будто оно жгло ему язык.

– Лучше стать человеком, чем монстром, – выпалил Август.

На лице Лео заиграли желваки.

– Хватит, братец, – прошептал он. – Не вали нас в одну кучу с этими низменными созданиями. Мы не корсаи, которые роятся над падалью, как мухи. И мы не малхаи, которые жрут сырую плоть. Мы – не дикие звери, братец. Сунаи символизируют правосудие и равновесие. Сунаи – это…

– Лицемерие, вещающее о себе в третьем лице? – ляпнул Август, не успев затормозить.

Глаза Лео сузились, но спокойствие его не поколебалось. Брат всегда был таким.

Лео достал мобильник и набрал чей-то номер. Кто-то ему ответил.

– Скажи Харрису и Филлипсу собираться на прогулку, – произнес Лео.

Он нажал «Отбой», после чего вытащил из кармана сложенный листок бумаги и сунул Августу.

– Иди поешь, пока не устроил чего-нибудь похуже скандала. – Лео положил руку на плечо Августа и притянул его к себе. – Притворись, что жуешь курицу, – негромко добавил он. – Прикинься нормальным. Ты справишься, братец. Но помни – это не изменит твоей сути.

И Лео развернулся и направился на кухню.

Август не последовал за ним. Он стоял в коридоре, пока его сердце не утихомирилось, а затем пошел искать свою скрипку.

Когда дверь кабинета Харкера открылась, солнце уже село – последние отсветы растеклись по небу фиолетовым закатом. Кейт сидела у кухонного стола, и не из ученического усердия – домашнее задание было давно сделано, – а из упрямой решимости. Она твердо намеревалась поговорить с отцом. Он избегал ее целую неделю, с того самого момента, как черная машина доставила ее сюда в глухой предрассветный час.