– Вам правда интересно? – спрашиваю я. Сегодня ко мне лучше не приставать. – Я тут размышляла о смерти.
Мистер Гримм смотрит на меня с явным раздражением. Я уже как-то использовала эту реплику у него на уроке. Это блестящий способ избежать наказания – каждый раз, когда я его применяю, учителя тают, словно мокрые ведьмы. Но мистера Гримма не проведешь, поэтому-то он мне и нравится. Он видит меня насквозь, потому что действительно смотрит, что само по себе уже необычно. Обычно никто ко мне не приглядывается. Люди боятся, что моя недолговечность их травмирует.
Помните пластиковую капсулу, в которой я провела почти все свои ранние годы? Она никуда не делась, просто стала невидимой. И теперь сделана уже не из пластика, а из чего-то гораздо более твердого.
– В контексте какого литературного произведения ты размышляла о смерти? – спрашивает мистер Гримм. От него пощады не жди.
– Как насчет «Бури»? – говорю я, потому что она есть в списке литературы и вот-вот на нас обрушится. В этом семестре у нас что ни книга, обязательно про океан. – Утонувшие близнецы.
– Близнецы были в «Двенадцатой ночи», а не в «Буре», и они вообще-то не утонули. Попробуй еще раз, Рэй.
Какой позор. Как же мне выкрутиться?
– Сыграй еще раз, Сэм, – говорю я в ответ. Разумеется, называть мистера Гримма по имени нам не разрешается. Затем я прибегаю к своему излюбленному методу: скормить слушателям один факт (в Википедии чего только не узнаешь), который создаст видимость глубоких познаний.
– Только это неверная цитата, – продолжаю я. – В действительности фраза звучит так: «Сыграй ее, Сэм». Но людям хочется побольше романтики и поменьше приказного тона.
Гримм страдальчески вздыхает.
– Ты «Касабланку»-то хоть смотрела? Ребята, через десять минут сдаем работы. Я бы на твоем месте, Аза, все-таки приступил к тесту. И не называй меня Сэмом – меня зовут Сэмюэл. Сэмом меня зовут только те, кто меня плохо знает.
Победа за ним, ведь он совершенно прав. «Касабланку» я, конечно же, не смотрела. Та цитата была моим единственным козырем. Я сдаюсь, беру в руки карандаш и принимаюсь за старика с марлином.
Сэмюэл. Кому в наше время взбредет в голову назвать ребенка Сэмюэлом? Я раздумываю, стоит ли вставить здесь ремарку о псевдонимах: Сэмюэл Клеменс, он же Марк Твен, автор «Жизни на Миссисипи», недавно мной прочитанной, – но воздерживаюсь. В последний раз, когда я решила поумничать, у нас началась словесная дуэль, а сейчас, судя по ощущениям в груди, я вряд ли смогу парировать его удары, не раскашлявшись.
За окном назревает гроза: по стеклам бьют ветки деревьев, а ветер бешено хлопает створками жалюзи – в этом здании вообще все старое и давно протекает.