.
Но он не похож на меня.
Он человек.
Ну все, достаточно.
Замолчи, разум. Лучше замолчи.
Из глубин корабля доносится жуткий голос той невидимой птицы.
Нет, поет она. Оставь меня или убей.
Кару – так зовут эту призрачную птицу – срывается на крик, от которого у меня идут мурашки по коже, после чего снова начинает петь, но песня его скорее похожа на вопль отчаяния. Никто не обращает на него внимания. Все ведут себя так, будто ничего не слышат.
Я тоже пытаюсь его не слушать, но вдруг во мне пробуждаются обрывочные, едва уловимые воспоминания.
Кто-то склоняется над моей колыбелью.
На короткий миг я вижу свою собственную малюсенькую ручонку в чьей-то руке в черной перчатке.
И на этом воспоминание, длившееся не дольше, чем судорожный вдох, обрывается.
Убей меня, кричит призрачная птица. Разбитое сердце. Разорванные нити.
Я вздрагиваю – на этот раз от того, что Дай дергает меня за плечо.
– Не работаешь – так отойди, – говорит он. – Я из-за тебя не могу достать сети.
– Ты это слышал?
– Что?
– Птицу?
– Нет, – говорит он, склонив голову набок.
Что это было за воспоминание? Я тяну его за рукав.
– У меня вопрос. Магонские младенцы. Что они из себя представляют?
– Они? – говорит он. – Ты хотела сказать «мы»? Мы вылупляемся из яиц. А еще мы гораздо умнее новорожденных утопленников. – Он расправляет плечи и выпячивает грудь. – Я вот, например, прекрасно помню, как вылупился.
Он, видимо, хотел вызвать во мне восхищение, но я не собираюсь потакать его тщеславию.
– А что это за птица? Та, которая кричала?
– Призрак, – сухо говорит он.
– Она канур?
– Это уже два вопроса, – ворчит он. – Или четыре – смотря, как считать.
– Дай, ну пожалуйста.
– Просто… – сердито шипит он, оглядываясь по сторонам и уводя меня подальше от членов экипажа, находящихся поблизости. – Просто забудь о ней. Твое появление на борту ее встревожило.
Немного поразмыслив, я говорю:
– Но если она действительно умерла и стала призраком, то чем же она была раньше?
Дай нетерпеливо вздыхает, раздраженный моим невежеством.
– Птицей сердца.
– А что такое «птица сердца»?
– Птицы сердца особенные, – отвечает он после минутного молчания. – Но эта давно сломалась. Не бойся, она не опасна. Она погибла, а ее скорбь осталась. Видимо, поэтому она никак не хочет покидать корабль.
– А ты уверен, что она не…
– Аза, если бы она была настоящей, я бы хоть раз ее да увидел. Не думай о ней. Это просто старые печали громко напоминают о себе. Порванные узы – дело серьезное. Иногда даже смерть не дарует покой. А теперь покорми-ка парус.
Он дает мне небольшую сеть и указывает на крупных мотыльков, хлопающих крыльями у зажженных ламп.