Подобин сладко уснул. На дворе еще темно. Казак Беломестнов слез с нар. Он смуглый, малого роста, чернявый. Недавно вернулся из экспедиции на Амгунь, куда ходил с офицерами. Обувшись, он ушел на мороз. Вскоре послышался стук. Казак скалывал лед с бочки, в которой возит пресную воду с речки Иски. Прежде возил штрафной матрос старик Яков Мокринский, но заболел.
Вот еще чьи-то худые жесткие ноги в ссевшихся цветных коротких портках спустились на пол. Это казак Иван Масеев, якут. У него орлиный маленький нос на широком лице с сильно набухшими скулами.
– Че, утро? – спросил он, протирая глаза, живо надел торбаса и в одной рубашке ушел на мороз.
Поднялся Парфентьев. Ему надо готовить собак и нарты.
В казарме запахло дымом.
– Что это, боже мой! Опять дыма полно, – заворчала старуха Парфентьиха, – глаза ребенку выест.
Заорал младенец Калашниковых. Алена кинулась к нему, и он сразу стих. Слышно было, как ребенок засосал материнскую грудь. Тяжело вздохнул неспавший Фомин.
Вернулся Беломестнов и поставил деревянный молоток.
Собаки завыли. Они встречают рассвет, ждут корма. Гиляк Паткен, видно, еще не напарил им юколы.
Вода в котле закипела. Калашников высыпал крупу. Алена помогает мужу, топит в миске соскобленную цвель. Ведь и в ней жир, и ему нельзя пропасть, как крупице золота.
Вошли штурманский поручик Воронин, средних лет, темно-русый, с обветренным лицом, как у гиляка, и старший унтер-офицер Козлов. Он мал ростом и щупл. У него сухое, бледноватое узкое лицо, безбровое, с маленькими глазами. От едва заметных скул по щеке падают глубокие морщины.
– Что же плита так дымит? – спросил поручик, глядя, как время от времени дым вырывается из-под котла. Унтер Козлов заглянул в плиту.
– Да маленько камень завалился, – ответил Калашников.
– Неужто погода опять переменится, – беспокоится Матрена. – Однако, пурга не схватит ли тебя в дороге? – говорит она мужу.
– Стройся! – раздался голос младшего унтера Салова.
Воронин и Козлов назначали людей на работы.
…мне мои гуси всегда кажутся лебедями.
Чарлз Дарвин
– Подобин, к тебе дружок приехал, – появляясь в полдень в дверях, сказал казак Беломестнов. За ним вошел молодой гиляк с румяным лицом.
– А-а, Таркун!
Иван летом выменял у Таркуна шкуру лося за несколько старых гвоздей и кусочек листового железа. Он подстилает шкуру на нары и берет с собой в дорогу, когда предстоит ночлег в лесу. А Таркун из железа сделал наконечники для стрел и подстилку под ступни на лыжи, это он сам придумал. Его лыжам теперь завидуют все гиляки.
Подобин перекладывает в углу топку. Гиляк присел на краешек нар, глядя на разломанную плиту. Кто-то ткнул его в спину, он оглянулся и увидал Мокринского, дрожащего от гнева.