Героин — самое худшее, что может с тобой случиться.
Ты слышишь? Это скрипнули старые качели из прошлого. Это маленькая девочка спрыгнула с них и побежала мимо нас…
Чувствуешь? Это запах ветра. Видишь, как он колышет мои волосы?
Нет! Ты уже никогда не услышишь шум моря. И не за чем обманывать себя!
А знаешь, ведь нет никакой девочки. Качели-то скрипят, но это ветер раскачивает их.
Ты ведь слышишь смех? Смех из прошлого. Смех, которому больше нет места в настоящем.
Хочется плакать? Это полное осознание потери себя. Это понимание полной пустоты, одиночества. Все, что ты можешь теперь — это ширнуться. Это поможет тебе выбросить на время понимание всего. Просто забыть. Теперь уже просто забыть. И не жди ни от кого помощи! Ты ведь абсолютно один…
Мне надо два чека в день, чтобы посидеть или поспать, не испытывая постоянную боль от разлагающейся печени.
Если сейчас слезть с иглы, то для меня в сущности ничего не измениться. Может быть, только дата на надгробии. Жить уже не получиться никак.
Ты все еще слышишь смех? Среди этих голосов слышен и твой голос. Когда-то радостный и счастливый. Но тебе это все БЕЗРАЗЛИЧНО.
Мать ненавидела Егора. А своего отца он никогда не видел.
— Это ты во всем виноват, поганый ублюдок! — кричала мать в периоды между запоями. — Если бы не ты — он бы меня не бросил!
Егор не слушал ее. Ему вообще было наплевать на все, что говорила его мать. Наверное, он ненавидел ее ничуть не меньше, чем она его. Когда он покинул грязную однокомнатную квартиру, большая комната которой была разделена шкафом на две половины, уместив свои скромные пожитки в небольшом рюкзаке, она даже не сразу это заметила. А когда заметила, то не стала объявлять сына в розыск.
«Пусть подохнет, неблагодарная сволочь. Пусть он сдохнет,» — думала мать.
— ПУСТЬ ОН СДОХНЕТ!!! — кричала она, просыпаясь ночью. И даже стены с выцветшими обоями хотели заткнуть уши, да только не могли.
Егор так и не узнал, что через четыре месяца после его ухода, в одно из морозных декабрьских утр его мать, в возрасте сорока трех лет, нашли мертвой возле подъезда. За ночь ее кожа приобрела сиреневато-лиловый оттенок, а открытый рот был доверху заполнен снегом.
Если спросить наркомана помнит ли он свою первую вмазку? То, скорее всего, ответ будет отрицательным. Возможно, вы вообще не получите никакого ответа. Или не разберете его из-за невнятного мычания.
— Я считаю, что можно разок-другой вмазаться…
— А? — Егор с недоумением посмотрел на Сергея.
— Б! Вмазаться белым не хочешь?
— Героином?
— Ну?
Через полчаса они шли грязными дворами к знакомому Сергея, где по его словам можно было взять хорошего героина и там же на месте ширнуться.
