После того случая мои отношения с ними резко начали портиться. Все попытки залезть мне в трусики я пресекала на корню. Из-за этого получила статус недотроги.
Дела с оценками в школе так же ухудшились. С девочки, получавшей пятерки и четверки, я скатилась на круглую троечницу. Естественно это не могло быть остаться незамеченным. Для большинства я стала грязью. Когда я входила в женскую раздевалку, все разговоры моментально прекращались. Мои одноклассницы спешили поскорее выйти. Для них я стала прокаженной.
Помню, как рассмеялась, услышав рассказы самой красивой девочки класса о сперме. Она говорила, что встречается с парнем, у которого есть машина, квартира, деньги. Все девочки, разумеется, те, которым было разрешено находиться рядом с Белоснежкой местного пошива, смотрели на нее, широко раскрыв рты. Дальше она начала рассказывать о своем первом половом акте. О сперме. О том, какая она на вкус.
Именно в этом месте я засмеялась. Они дружно повернулись в мою сторону. Белоснежка подошла ко мне и спросила, что она такого веселого сказала. Я ей ответила, что все, что сейчас она рассказала — ложь, и что меня очень веселит глупость тех, кто этому верит. Мне пообещали отомстить.
Они сдержали свое слово. На следующий день я проснулась с репутацией «давалки». Сделать им это было не трудно. У Белоснежки был старший брат. Он и помог распустить слухи. Думаю, он пожалел об этом. Как-то раз я шла по коридору мимо старшеклассников. Среди них стоял брат Белоснежки. Он хлопнул меня по заднице, а я развернулась и ударила его по лицу. Наглая улыбочка сползла с его рожи. Он тер щеку и смотрел на меня таким глазами, как смотрят дети, когда узнают правду о том, откуда они взялись. Я спросила, хочет ли он еще? Вместо ответа он покачал головой. Я ответила: «Ну, как хочешь,» — и пошла дальше по коридору.
Та попытка смешать меня с грязью была не единственная. Жалобы, доносы. Все это имело место. Белоснежка с подружками сделали так, что я еще долго слышала, как меня обсуждают в кулуарах школы, стоило мне мимо кого-нибудь пройти.
В этот период я начала рисовать. Это помогало мне отгородиться от внешнего мира. Моих рисунков никто не понимал. Я рисовала смерть, могилы, ангелов. Меня даже вызывали к школьному психологу несколько раз. И всегда мне прописывали по две таблетки валерьянки два раза вдень в течение двух недель. Я называл этот диагноз «двести двадцать два». Естественно, таблетки я не пила. Я их аккуратно складывала в жестяную коробочку из-под конфет.
К весне мои рисунки изменились. Я начала рисовать кисти рук. Такие рисунки валялись повсюду: на моем столе, под столом, возле кровати, в рюкзаке. Я оставляла их в транспорте, в школе, в поликлиниках и магазинах. Это не были выдуманные рисунки. Я очень быстро зарисовывала кисти встречающихся мне людей. Дальнейшая судьба рисунка меня не интересовала. Он был для меня важен только в момент его создания.