, но если бы не было фюрера, не было бы никакой «Силы через радость» и им не пришлось бы ехать ни в Норвегию, ни в Италию.
Но у них, слава богу, есть фюрер, и благодаря ему он, девятнадцатилетний, стоит здесь, на земле Греции, стоит с оружием в руках, герой, о котором грезят девушки, а ведь еще и года нет, как он стал солдатом, а он уже повидал и Рагузу, и Сплит, волшебный Сплит, и Долину роз в Болгарии, и Олимп, и Фермопилы, и Акрополь, и вот теперь он стоит на земле Пелопоннеса, он — Эвфорион[2], и перед дулом его винтовки человек, и он властен над его жизнью и смертью. «Вот когда мне открылся смысл этой войны!» — подумал он, и его палец снова дрогнул на спусковом крючке.
Агамемнон ждал ответа на свое приветствие, но он не услышал ответа, он увидел только, что один из четырех молчащих — радист — слегка нажимает на спусковой крючок, и он мгновенно осознал, что все это не забава, что благожелательные боги хотят покарать его и младший из них — радист — дает ему понять, что именно такова их воля. Он догадался, что они чего-то хотят от него, что они выжидают, как он поступит, и от этого зависит его судьба, и он сделал отчаянную попытку угадать неисповедимую волю богов. Он понял, что подвергнут некоему испытанию, но в чем оно? В чем? Ясно одно, он не должен ни заговаривать с ними, ни приближаться к ним, он знает — боги этого не любят, а убежать от них он вовсе не осмеливался.
«Так что же мне делать?» — с отчаянием подумал он. Покосившись, Агамемнон снова увидел дымок на вершине горы, похожий на белое дерево, вздымающее ввысь свою пышную крону, и тогда он подумал: солдаты знают про партизан и, видно, подозревают его, хоть это и нелепо, в пособничестве партизанам.
Он решил было объяснить им, что он вовсе не партизан, но тут же сообразил, что так он только усилит их подозрения, и еще он понял, что солдаты, которые стоят спиной к горам, не видят партизан. И он стоял все так же неподвижно, полуоткрыв рот. Тут он увидел, что фельдфебель шевельнул губами, словно собирался что-то сказать. С ужасом Агамемнон подумал, что фельдфебель сейчас скомандует «огонь!», и он понял, что сейчас, немедленно, нужно что-то сделать, чтобы отвратить от себя гибель, и вдруг его осенило: нужно все обратить в шутку, нужно позабавить великих богов, позабавить! И он завопил: «Я купаться, камрады, я много купаться, я чистый буду совсем!» И он прыгнул в море и упал плашмя в воду, и тут же у него над головой просвистела и ушла позади него в воду пуля.
— Отставить огонь! — зарычал фельдфебель.
Он собирался положить конец двусмысленной ситуации и отдать приказ: захватив с собой Агамемнона, возвратиться на узел связи, как вдруг этот полоумный повар кинулся в воду, а обер-ефрейтор Б. выстрелил. Радист А. не стрелял. А. был в ярости, что выстрелил не он. Прыжок Агамемнона в воду ошеломил его, такой поступок Агамемнона их судом божьим не был предусмотрен. «Опять этот Б. опередил меня, — подумал он, завидуя тому и злясь на себя. — Зато я бы не промахнулся, уж я бы не промахнулся».