Еще на подходе виконт насторожился. Он пока не слышал отчетливых звуков драки, звона клинков и гневных выкриков, но рука сама потянула шпагу из ножен – д’Армаль-Доре позже назвал это предчувствием, хотя читатель прекрасно понимает, что на самом деле послужило поводом к подобной предосторожности.
Первой мыслью молодого человека, свернувшего в нужный коридор, была: «Боже, на нас напали англичане!» Действительно, здесь, в просторной галерее, с французами ожесточенно сражались не меньше десятка мужчин, чьи костюмы, шляпы и, самое главное, выкрики на чужом языке выдавали в них островитян. Д’Армаль-Доре, знавший о предстоявшей церемонии, решил, что свадьба вновь стала всего лишь предлогом для того, чтобы на сей раз протестанты сквитались с католиками[11]. «Это измена!» – подумал сын графа де Бранкаса и ринулся вперед. Войдя в бой, он уже через несколько мгновений пронзил бедро своего соперника: тот вскрикнул и завалился на спину, зажимая ладонью рану.
Только теперь д’Армаль-Доре обратил внимание на странные вспышки, резкие порывы сильного ветра, шипение, с каким обычно горит фитиль аркебузы, на звуки, похожие не то на громкие хлопки, не то на приглушенные выстрелы. Разыгрывающаяся перед ним сцена походила на сон. Те, кто сейчас сражался друг с другом, возможно, и были англичанами и французами, но назвать их обычными людьми д’Армаль-Доре поостерегся бы. Но кто же они в таком случае?! Колдуны из сказок?! Ламии в человеческом облике?!
Чтобы как-то приободрить себя, он крикнул:
– Вперед, французы! За короля!
Однако его никто не поддержал – все сосредоточенно продолжали свое дело.
Тут виконт увидал своего недавнего обидчика – худого, с пергаментной кожей незнакомца в сером, который одолел его в приснопамятном поединке в Фонтенбло. Он уже было раскрыл рот, чтобы окликнуть и потребовать реванша, но вовремя прикусил язык: человек, похожий на мертвеца и, насколько запомнилось д’Армаль-Доре, филигранно владеющий шпагой, сейчас был на стороне обороняющихся – то есть на стороне самого д’Армаль-Доре. И стало быть, теперь не тот момент, чтобы вспоминать былые дрязги.
«Мертвец», несколько раз взмахнув клинком и тем самым расчистив себе дорогу, потащил куда-то англичанина, раненного виконтом. Тот отчаянно кричал, но не имел то ли сил, то ли возможности вырваться и вообще напоминал связанного по рукам и ногам, хотя никаких веревок д’Армаль-Доре не заметил.
Еще одна персона вывернула из того же коридора, откуда пришел он сам. Численный перевес, так или иначе, был на стороне французов (краем глаза виконт замечал, как в противоположном конце галереи врагов укладывают одного за другим), но появление нового лица как-то слишком уж явно смутило всех. Точнее, всех, кроме безымянного обидчика из Фонтенбло: уж он-то, казалось, знает, что ему не миновать схватки с этой персоной, но что гораздо важнее – он знает, что персоне не миновать схватки с ним.