– Ты ведь знаешь, у меня нет детей. Не было их при жизни, и в посмертии я ребенком пока не обзавелся.
– Не нашел подходящей женщины? – сузив глаза до щелочек, язвительно проговорила она. – Десятилетия поисков и любовных похождений не увенчались успехом?
– Беатрис, Беатрис! – примиряющим тоном произнес барон. – Ну зачем ты за старое? Ты ревнуешь?
– К тем самкам, с которыми ты ночевал? – Она вызывающе фыркнула и тем самым напомнила отчаянного и высокомерного юношу-охотника, а вовсе не ту хрупкую, до смерти перепуганную девушку, что бросилась на грудь де Бреку некоторое время назад. – Не слыхала ничего более глупого! Они же – корм! Как я могу к ним ревновать?
Слова эти всколыхнули в памяти барона странное видение – черные свечи, кроваво-красный бархат, обнаженное тело в полумаске – рот кривится то ли от боли, то ли от наслаждения. Самка. Корм. Где он? Что с ним? Все плывет перед глазами…
Де Бреку тряхнул головой и вернулся к теме разговора:
– Но ты злишься.
– Злюсь, потому что мы могли бы родить этого ребенка. Посмертного, одного на двоих, нашего ребенка. Я всегда этого хотела, и ты об этом всегда знал.
– Прости, Беатрис, но…
– Ведь мы же были вместе! – жарким шепотом зачастила она, боясь, что он договорит начатую фразу. – Ты любил меня! Мы дарили друг другу такие ночи, что сам Сумрак стонал от вожделения!
– Остановись, Беатрис! Все это было очень, очень давно.
– Но почему?!
– Просто все имеет свой срок. Наш с тобой вышел.
Запрокинув голову и прищурившись, она посмотрела на звезды, затем два-три раза моргнула, глубоко вдохнула и выдохнула.
– Хорошо, Этьен. Я поняла. Так что за ребенок, который тебя так беспокоит?
– В последние дни все события вертятся вокруг не родившихся детей. Письмо Анны Австрийской, твой разговор с Рошфором…
– Ну, людям свойственно размножаться, знаешь ли. Сегодня одна беременна, завтра другая. Это жизнь, Этьен. Их жизнь.
– Рассудком я это понимаю. Но отчего-то мне кажется, что эти два ребенка – важнее всего на свете.
– Для тебя?
– Как знать? Может, для меня. Может, для всех нас. Для Франции. Для всей Европы. Мне непременно нужно узнать, чьего ребенка носит мадемуазель де Купе и кого могли бы называть банкиршей. И мне кажется, я догадываюсь, кто может мне в этом помочь… Прости, Беатрис, я должен удалиться! Встретимся в «Лилии и кресте».
Де Бреку спрыгнул с перил в густую темень, перемежаемую клубами столь же густого белесого тумана, поднимающегося от Сены. Вновь сощурив глубоко посаженные черные глаза, вампирша какое-то время смотрела на стремительно удаляющуюся крылатую тень, а затем задумчиво прошептала: