Федор, прижимая ладонь к ране на руке, какое-то время ошарашенно глядел на Цезаря, после чего заметил, как на дороге возле грузовика начали проявляться новые силуэты – очередная группа карликов взамен тем, кто пал или пострадал в схватке с псом.
– С меня хватит этой хрени! – объявил Федор. Он отнял ладонь от раны и уставился на кровь на своих пальцах. Его глаза блестели, щека подергивалась. – Хватит этих игр. Но ничего… ничего… Я знаю, что делать.
После этой фразы Алина решила, что он тронулся умом, и удивления по этому поводу не испытала. Она и сама балансировала на грани сумасшествия, сознание то и дело проваливалось в яму, в которой все происходящее казалось чем-то нереальным. Мертвое чудовище, бывшее когда-то ухоженным человеком по имени Антон; карлики с окровавленными мордами; бездыханный растерзанный пес; Федор застывший как памятник; грузовик рядом со строительными вагончиками; темно-серое вечернее небо – некоторые секунды все это казалось Алине декорациями к какому-то мрачному спектаклю.
– Я знаю, что делать, – снова услышала она голос Федора.
Алина кивнула, сама не понимая, с чем соглашалась. Ей вдруг отчаянно захотелось обнять Максимку. Обнять и хотя бы на мгновения отстраниться от этого кошмара.
Карлики, которые сейчас всей группой сгрудились возле поверженного Цезаря, больше не пугали ее. Устала бояться. Она бросила презрительный взгляд на тварей, подошла к сыну и села рядом с ним на траву. Алина видела, как Федор развернулся и целеустремленно зашагал по улице. Он что-то бормотал себе под нос, ладони сжимались в кулаки и разжимались, по щеке к подбородку тянулись три бороздки, оставленные когтями карлика, кровь смешалась с пылью, превратившись в бурую грязь.
Алина поняла: что бы он ни задумал, ей его уже не остановить.
С минуту она глядела, как Федор удаляется, затем тяжело вздохнула и машинально потянулась к сыну. Но тут же отдернула руку, так как ощутила горячую невидимую преграду.
Чувствуя себя проклятой, Алина обхватила руками колени и закрыла глаза. Она знала, что сейчас на нее устремлены взгляды серебристых глаз, что карлики смотрели на нее как победители на побежденную.
Но ей было плевать.
* * *
Федор действительно знал, что делать. Он видел единственный выход из сложившейся ситуации, и над ценой, которую, очевидно, нужно будет заплатить, даже не задумывался. Весь его мир сузился до состоящего из гнева и жажды мести тоннеля, по которому он шагал уверенно, забыв про боль и усталость. Когда Федор беспомощно смотрел, как мерзкая одноглазая тварь убивает Цезаря, в голове что-то щелкнуло, и в считаные секунды средоточием гнева стала Ольга. Злость на Лира; боль от утраты Элли и жены; тоска по тому, как могла бы сложиться жизнь, если бы судьба много лет назад не уготовила подлянку, – чувства спрессовались в сознании, ручьи эмоций влились в темный омут, в котором четко отражался образ Ольги. Вот кто стоит за всеми бедами! Она и только она. Сейчас для Федора и пульсирующая боль в ране, и Лир, и карлики на дороге – все это было Ольгой.